Долго я думала выкладывать сюда эту главу текстом или только ссыль на фб дать, потом думала может подрезать самые крамольные моменты и в итоге решила пусть будет все как есть, целиком. Все мы тут в конце концов взрослые люди с крепкой психикой))
Вообще глава вышла странная — с одной стороны важная и много что раскрывающая, с другой — напичканная рейтингом, любимые кинки на выгуле и вот это все))   В общем — отринь моральные нормы всяк это читающий))
Пожалуй еще добавлю, что иногда секс - это просто секс, а иногда нечто большее и вообще в итоге про другое))
зы: ну и глава совсем уж угрожающих размеров вышла, нестабильно у меня как-то с размером глав и вообще кажется мне, что пора над фанфиком прибивать табличку с цитатой из Степного волка "только для сумасшедших, плата за вход - разум")))

Глава 10. Колыбельная

Какая разница — постигать зло постепенно или столкнуться с ним сразу?
Энн Райс «Интервью с вампиром»

Янтарь пахнет медом и солнцем. За теплой гладкостью его поверхности, в прозрачной желто-золотистой глубине притаилась смерть. В одной из виноградин застыла, навечно там замурованная, букашка, если поднести брошь к пламени свечи, позволив свету струиться сквозь прозрачную вязкую сладость и хорошенько приглядеться, то можно рассмотреть крохотные крылышки и лапки. Трепещущая некогда жизнь оборвалась в мучительной агонии, чтобы обрести вечность в капле окаменевшей смолы.
Острые края виноградных листьев врезались в ладонь, царапнули больно и окрасились алым, когда Десмера с силой сжала брошь в руке. Давно она не видела эту виноградную гроздь, сотканную из серебра и солнечного света и думала, что уже и не увидит никогда. Она распрощалась с этим, дорогим сердцу, украшением два года назад, положила в маленькую резную шкатулку и оставила вместе со своей беспечной и счастливой жизнью дома, на Арборе.
Когда эта брошь сверкнула каплей золотистого света в руках королевы Дейнерис — Десмера глазам своим не поверила. Брошь привез с Арбора сир Герольд Дейн, а к нему янтарная виноградная гроздь попала от ее отца. Лорд Редвин передал брошь как знак, как послание для дочери, которое не было нужды облачать в слова и она конечно же поняла все, что отец хотел ей сказать. Кошмар, длиной в два года, завершился. Случилось то, на что она и надеяться не смела — невозможное, непредвиденное, сила извне, что разрушила все страшные планы, в которых ей отводилась роль бессловесной жертвы в чужой игре, роль чрева, что произведет на свет нужное дитя и отойдет в тень, а может и вовсе будет стерта из мира живых. Десмера вздрогнула при одной только мысли, что могла бы сейчас быть не здесь, а как и прежде безмолвной и безвольной игрушкой в чужих руках. Решение, принятое ею так спонтанно, было откровенно самоубийственным, безумным было, но она его все же приняла и воплотила в жизнь. Понимала, что может погибнуть и все же сделала. И выиграла.
Все началось с пронзительно-грустной мелодии, что зародилась незаметно в темной глубине одной из комнат тихим звоном струн и оттуда расползлась по всему замку, мелодия эта струилась живым потоком по коридорам, скользила по стенам, захлестывала все пространство, проникая даже в самые укромные углы — и помрачала разум тех, кто слышал ее. После пришел огонь, рыжие змейки поползли по стенам, возникая из пустоты, подхватывали ткани и дерево, обвивали и заглатывали все, что могло гореть. Пространство наполнялось дымом — и паникой. Люди беспорядочно забегали, кто-то истошно крича повалился на пол, зажимая руками уши и заметался в агонии безумия. Огненные плети разбивали остатки разума, хлестали по камню, оставляя извилистые черные следы.
Десмера не испытывала страха, не поддавалась общей панике — неподвижная и спокойная, она стояла и смотрела бесстрастно на творящееся вокруг и даже когда загорелась ее бархатная накидка она лишь повела плечами, скидывая в голодную огненную пасть эту тряпку и оставшись в одной лишь тонкой сорочке пошла по горящему замку. Шла неспешно, скользила легким призраком через беснующийся ад, в который превратился Хайгарден, удивляясь самой себе и такому своему спокойствию и неизвестно сколько бы так она бродила, если бы не тот, кто считался ее мужем. Конечно же он ее нашел. Неудивительно, ее цена и раньше была высока, а сейчас и вовсе взлетела до небес. Десмера надела на лицо приличный случаю испуг, покорно покивала головой, даже слезу пролила и голосом подрожала — поверил. Пролепетала что-то про необходимость одеться и преодолевая отвращение схватила за руку — снова поверил. Муж ее, как и большинство мужчин, охотно и легко верил женской лжи, покупался на извечную женскую игру — прикидываться дурой и не брал на себя труда присмотреться чуть внимательнее к женщине, которую называл и считал своей. Будто и не слышал ранее от нее безумные почти что речи, списал радостно и охотно все на избалованность да на вздорный нрав, который весь мгновенно вышел и закончился, когда стало по-настоящему страшно. Вот только страшно ей не было.
Никуда с ним идти и уж тем более бежать после она не собиралась, уж лучше погибнуть здесь, чем продолжать влачить жалкое существование рядом с ним. Решение вызрело в ней спонтанно и мгновенно утвердилось.
Она хлопнула дверями, оглядела комнату — тяжелый канделябр идеально подошел на роль засова, удачно втиснулся в дверные ручки. Дальше — маленькая потайная дверь за книжными полками, о ней знали лишь немногие и уж точно не знал тот, кто мнил себя хозяином замка. В этой потайной комнатке имела обыкновение прятаться бабушка Оленна, когда ей все надоедали так, что терпеть не было никакой возможности, она в таких случаях прихватывала большую миску орехов в меду, бутылочку арборского золотого, пару книг и мир терял ее на несколько часов. Думала ли леди Оленна, что в ее потайной комнатке для отдыха будет прятаться ее внучка от собственного мужа? Десмера горько улыбнулась — леди Оленна в самом страшном сне такого не могла допустить, чтобы одну из ее золотых девочек, ее внучку отдали как приз, как трофей — безродному псу. Что уж про все остальное говорить?
Десмера зябко повела обнаженными плечами и осмотрелась — на глаза попался легкий лазурный плащ, она подхватила его и шагнула в открывшийся ей темный узкий проем, нажала маленький рычажок — книжные полки сомкнулись за спиной, отрезая ее от всего мира. Плащ укутал заботливой мягкостью, глубокое кресло охотно приняло ее в свои плюшевые объятья. Десмера свернулась калачиком, замерла и закрыла глаза. Из-под ресниц выкатились две слезинки. Сейчас бы уснуть, провалиться в бархатную темноту, увидеть сны или не увидеть ничего. Не проснуться никогда — возможно, а может быть и проснуться далеко отсюда осознавая, что все происходящее в течении последних двух лет было лишь кошмарным сном.
Тонкие струйки дыма вползали под книжную дверь, заволакивали пространство удушливой паникой. В другой комнате было не лучше — в рыжих всполохах пламени клубились дымные густые облака, горели тяжелые занавеси на окнах, тлел толстый ковер, дерево и бумага пылали ярко и весело. В голове все плыло, ноги не слушались, колени подкосились, руки царапнули по разогретой поверхности стены и Десмера осела на пол, разлилась лазурно-медным облаком по темнеющему камню, смотрела распахнутыми в ужасе глазами в потолок, по которому ползли огненные змеи. Двери горели, еще немного и тяжелые высокие створки упадут, только это уже не для нее выход, это вход для тех, кто придет искать ее и найдет лишь обгоревшее тело, а она не выберется, здесь и останется — последняя мысль в угасающем сознании. С ужасающе громким треском и грохотом двери упали, открывая проход, заполненный огнем и дымом и в нем — темный силуэт. Рассмотреть лицо, склонившееся над ней, Десмера не смогла — только тьму. Протянула руку и вместо живой кожи нащупала влажную ткань, закрывающую лицо, тогда она потянула за капюшон и из-под него рассыпались длинные платиновые волосы с одной черной прядью — она его узнала. Десмера не знала зачем он здесь, не знала как сюда попал, знала только, что он точно не с тем от кого она бежит и пока этого было достаточно. Она выдохнула облегченно, глаза ее закатились и она наконец позволила себе потерять сознание.

В светлое дерево, размеченное красным, остро заточенная сталь вошла уверенно и глубоко. Хороший бросок, только вот снова мимо цели. Десмера досадливо вздохнула и взялась за следующий нож.
— Ну смешное ведь расстояние! Несмышленый ребенок ни разу в жизни еще не державший никакого оружия и то попал бы без труда! — насмешливо послышалось сзади.
Она прикрыла глаза. На плечи уверенно легли теплые ладони, сильные пальцы, унизанные кольцами, стиснули ее, встряхнули, голос, не терпящий возражений, скомандовал негромко:
— Расслабься и перестань нервничать. Не суетись. И прекрати думать о ноже, он всего лишь продолжение руки. Все здесь — в твоей голове, — прикосновение к затылку и шепот над ухом. — И ты слишком долго целишься. Бросай.
Нож вылетел из руки, просвистел по воздуху.
— В яблочко! — раздалось довольно у нее за спиной. — Все таки не зря учил!
— Ты помнишь? — Десмера обернулась и посмотрела наконец в темно-лиловые глаза.
— Конечно я помню, — по лицу Герольда Дейна разлилась улыбка, которую можно было бы назвать теплой, если бы не колючие отравленные иглы в прищуренных глазах. — Пригодилось хоть раз?
— Нет, — Десмера смотрела открыто, не мигая и чуть откинув голову назад, — ты же мне не объяснил тогда разницу между живым и неживым.
— Я тогда этой разницы не видел… да и сейчас не сказать, что смог рассмотреть, — пожал плечами, искажая красивые губы в кривой усмешке. — Не смогла, да?
— Не смогла, — отвернулась, закусывая губу, глуша желание расплакаться.
Это было давно, на Арборе, ей тогда едва исполнилось девять. Во время того затянувшегося визита он отчаянно скучал, пока взор его не упал на маленькую леди Редвин. Ему нравилась бойкая и любопытная девочка с зелеными глазами, поэтому он проводил с ней почти все время, целыми днями слушая ее нескончаемое щебетание и по итогу не придумал ничего лучше, чем вложить в детские ручки метательные ножи, попутно еще рассказал и показал как и куда должна войти смертоносная сталь, чтобы даже и шанса не оставить. Это так и осталось секретом, она никому и никогда не рассказывала чему он ее учил во время долгих прогулок. Он уехал, а ножи остались и были ее любимыми игрушками на протяжении всех этих лет. Только вот к сожалению он забыл тогда ей сказать, что прежде чем вонзить сталь в живую плоть, эту плоть надо обесчеловечить, вывести из разряда живых и чувствующих.
Он смотрел на нее заинтересованно, словно что-то в ней выискивал и попутно решал, что дальше с ней делать и есть ли вообще смысл что-то делать или лучше отпустить с миром в виду полной ее бесполезности.
— Выросла девочка, — подвел он итог своему внимательному рассматриванию, — можешь больше не ждать грозы, чтобы прибегать ко мне по ночам.
— И это помнишь, — удивленно выдохнула Десмера, от неожиданности даже не поняв в полной мере весь смысл им сказанного, а когда поняла… — Расскажешь мне новую сказку, если прибегу? — нарочито язвительным тоном вопросила и натянула самую невозможно-вредную из всех своих улыбок.
Сдался. Рассмеялся и привлек ее к себе, прижимая осторожно, но крепко, зашептал, щекоча дыханием кожу на шее.
— Сказку тоже расскажу, если хорошо попросишь и да — я все помню, прекрати уже меня подозревать в хронической какой-то потере памяти. Мне еще рано, а до времени когда будет в самый раз, я очень надеюсь не дожить.
— Немного ты себе отмерил в таком случае, ведь молодость и красота слишком быстротечны, — от сказанных им, вроде бы как в шутку, слов Десмере отчего-то сделалось нестерпимо тоскливо, а когда она отстранилась от него и посмотрела в глаза, то еще и страшно.
— И потому бесценны, — он стал совсем серьезен, — а нас вынуждают их расходовать так бездумно.
— Вынуждают? Кто? Мы сами ведь… — ей совсем нехорошо от его слов стало.
— Те, кто никогда не будут нами, а им так отчаянно хочется на самом деле! Они конечно же усиленно скрывают эти желания, они умеют это, да. Таиться, скрывать, выжидать…еще умеют ненавидеть, испытывать страх, зависть, бессилие… и радость безусловно тоже. Когда уничтожают красоту. Когда им это удается. Тогда они расцветают и от них исходит слабое мерцание чужого величия. Оно быстро угасает, потому что не им принадлежит. Украденная пыльца с крыльев мертвой бабочки — это все, чем они могут обладать. Печальная участь, не так ли?
Десмера молча смотрела на него и не могла никак справиться с собой, весь этот легкий разговор обернулся охватившим душу ужасом. В глазах дрожали слезы, слов не находилось, хотелось бежать сломя голову подальше, но она лишь смотрела на него беспомощно и как-то умоляюще.
— Ну ты чего? — улыбнулся как ни в чем не бывало. — Ты испугалась что ли? Не слушай и не принимай всерьез, я порой откровенный бред говорю с серьезным лицом. Ну все, все, — обнял снова, успокаивая.
У него отлично получалось успокаивать, ничего для этого специально не делая, просто обнял и все — гнев, страх, тревоги отползали в пустоту, растворяясь в ней и исчезая без следа. Удивительный дар. Одна беда — как только он уходил, все возвращалось обратно.
— Темнеет скоро, — заметил он, — пойдем? Дейнерис ждет.
— Еще один вечер откровений?
— Ты против?
— Нет, я наоборот — за. Как оказалось, мне самой это очень нужно, рассказать кому-то все как есть, не боясь ранить или сделать больно.
— Тогда идем?
Десмера согласно кивнула и не желая, чтобы он отпускал ее, чуть прижалась плечом. Улыбнулся, поняв этот ее легкий намек, обнял покрепче и так и увел в замок. За спиной у них осталась нашпигованная ножами мишень.
Очередной вечер с королевой, очередной разговор обо всем на свете, очередная волна откровенности, открытого нараспашку сердца, вывернутых наизнанку чувств. Правильное время — когда угасает день и начинается ночь, в такое время легче всего говорить о самом личном и самом болезненном, открывать тайники души, выплескивать на поверхность самые неприглядные и неприятные стороны своей личности. Отличное время для принятия себя. И хорошее место — Хайгарден, очищенный огнем от скверны.
Сначала говорить было тяжело, слова выталкивались с трудом, фразы были скупыми и отрывочными, нестройными. Постепенно она разговорилась, осмелела, перестала робеть и запинаться и слова хлынули из нее потоком мутной грязи, полились ручейками тягучей смолы, забили дробно и часто отравленными каплями и по мере выговаривания ее отпускало, возвращалась способность дышать, смеяться, жить — не хоронить себя заживо каждое утро при пробуждении, а вспомнить как это — улыбаться солнечным лучам.

На первое оскорбительное предложение этого брака лорд Редвин отреагировал как и следовало ожидать — рассмеялся и сообщил, что шутку оценил, проще говоря никак не отреагировал, настолько диким и невероятно наглым было это предложение. На второй раз ответил резким отказом и намекнул, что терпение его исчерпано и более он этот вопрос обсуждать никак не намерен и браку этому не бывать никогда. Казалось бы на том все и завершиться должно, но вместо этого на Арбор приехал лорд десница собственной персоной и употребил все свое красноречие и умение убеждать, переворачивая попутно все с ног на голову и окрашивая черное в белое и наоборот. Не убедил. Не помогли даже бесконечные намеки, что сам король желает заключения этого союза, необходимым и правильным его считает, явно видя в нем какое-то несомненное благо для многих и многих. Лорд Редвин стоял насмерть, на сладкоречие королевского десницы отвечал вежливой язвительностью, утратил наконец всяческое терпение и заявил прямым текстом, что рука его дочери никогда не будет отдана безродному наемнику и пусть король хоть сам с ним под венец идет, его это не волнует нисколько, а если ради мифического блага надо принести в жертву его дочь — то это не благо, а нечто прямо ему противоположное. Дальнейшие поползновения милорда десницы пресек, высказав надежду, что лорд Тирион не утратил своего некогда блестящего ума и понимает, почему замужество это он приравнивает к жертвоприношению.
А вот потом… потом губы Десмеры задвигались помимо ее воли, выговаривая слова, которые говорить она вовсе не собиралась — так и было получено это немыслимое и невозможное согласие.
Отец ее всего конечно же не понимал, но о многом догадывался и готов был на самые отчаянные поступки, но этого уже сама Десмера допустить никак не могла, ибо каждый мнимый выход из ловушки вел в могилу, от того наверное она и почти не сопротивлялась постоянному присутствию и постоянному же контролю ее слов и действий. И она снова и снова повторяла как заведенная, как неживая, что брак этот должен состояться и супруг, предложенный ей королем, лучший из всех возможных. Отец всматривался в пустые глаза дочери, видел неладное, чувствовал беду и обман, но поделать ничего не мог.

Свадьба была пышной и красивой, не потому что чья-то душа требовала этой пышности, а лишь потому, что так было заведено, да и не представлялось это как-то иначе. Еще была эта свадьба отчаянно веселой и насквозь фальшивой. В смехе прорезалась истерика, за пожеланиями счастья скрывались выражения сочувствия или завуалированные злорадные насмешки, в зависимости от личности желающего. Было замкнутое бледное лицо лорда Редвина, дрожащая его рука, стискивающая до боли руку единственной дочери, которую он вел к алтарю — как на эшафот. Невеста — безмолвная под плотной серебристой вуалью, покорной тенью самой себя не шла — плыла белым призраком, опираясь на руку отца. Никто не видел ее глаз — воспаленных, покрасневших, выплаканных, измученных бессонницей и с едва заметным серебристым обрамлением вокруг радужки. Лица гостей расплывались в туманную дымку и из дымки этой выплавлялись одним лицом — худощавым, изможденным и словно высушенным лицом короля.
Ей хотелось бы бежать, но ноги неловкими короткими шагами несли ее вперед — на жертвенный алтарь. Ей хотелось кричать в голос, что она не хочет этого мужчину и не берет его в мужья, что все тут происходящее чудовищный морок и насилие над волей, но ее словно бы в угол самой себя загнали, сковали там по рукам и ногам, лишили способности говорить своим голосом — губы ее двигались, язык выговаривал слова согласия.
После звенели веселым перезвоном колокола, отдаваясь в ее душе траурным песнопением, а свадебный пир оборачивался для нее поминальной тризной. Лица, глаза, голоса, слова, смех — все смешалось в адском круговороте, спуталось, она сидела среди всего этого веселья и даже оплакать себя не могла — слезы были сейчас тут неуместны и потому ей не позволили их пролить, еще и улыбку натянули на ее лицо — чужую и наверняка жуткую и мертвенно-застывшую.
Руки, ее подхватившие, она уже и не почувствовала, словно ее опоили каким-то зельем, отбивающим всю чувствительность и тела и души и она будто со стороны наблюдала за цинично-радостным провожанием. Воля, сознание и контроль над своим телом вернулись к ней уже на брачном ложе, куда ее сбросили полураздетую и беспомощную — словно обеденную овцу в клетку хищника затолкали на растерзание.

— Почему он оставил тебя именно в этот момент? — брови королевы сошлись на переносице в тревожном непонимании. — Почему бросил дело незавершенным, положившись лишь на волю случая?
Ответить Десмера не успела, потому что вклинился Герольд, конечно же неизменно присутствовавший при этих разговорах.
— А ты бы предпочла остаться? — четко очерченный контур его губ при этих словах скривился, словно он какой-то мерзостный запах вдохнул нечаянно.
— Я не знаю, я не умею проделывать такие трюки с чужим телом и разумом, — ответила она вполне серьезно и вдумчиво, — а ты бы остался? — вскинула на него глаза заинтересованно.
— Нет! Я бы точно сбежал в тот же самый момент, — признался он, — потому что трахаться с сиром Бронном удовольствие крайне сомнительное, даже в чужом теле.
— С такой позиции я как-то не обдумывала этот вопрос… — словно бы самой себе удивляясь протянула Дейнерис несколько растерянно. — Я больше как-то мыслила в сторону знания его о будущем, точной уверенности, что момент этот уже прописан во времени и как-то избежать его не выйдет… А ты что скажешь? — она снова призвала Десмеру думать и говорить.
— Я думаю он знал о том, что будет и кроме того понимал, что выбора у меня по сути и нет, его больше волновала вероятность публичного скандала и именно на его отсутствие он и направлял усилия, а уж как там оно все за закрытыми дверями будет проходить — его не интересовало. Слухов, темных и нехороших, и так слишком много ходит по всем королевствам Вестероса и зачем порождать еще один? — Десмера прищурила свои русалочьи глаза и неотрывно смотрела на королеву, та отвечала таким же завораживающим и немигающим взглядом. Десмера подумала немного и добавила: — И да, я думаю, что предположение сира Герольда тоже верно, потому что ну кто и впрямь бы захотел с моим супругом добровольно делить ложе?
— Действительно! — королева рассмеялась звонко. — Получается он держал тебя на прицеле с того момента как ты произнесла слова согласия и до самой брачной ночи… сколько это по времени выходит?
— Чуть больше трех месяцев, эту свадьбу торопили и подгоняли, — память Десмеры погрузилась невольно в те смазанные и туманные дни, наполненные такой спешкой, словно за ними демоны гнались и на пятки уже наступали, только она одна в этом суматошном балагане сохраняла странное оцепенелое спокойствие.
— И что ты чувствовала? Говори! — прозвенела решительно и взволнованно, вся мгновенно вспыхнув. — Это важно! Ты не представляешь даже как! Вспоминай — все мелочи, все необычное, все тебе несвойственное, непривычное, — руки стиснули плечи, аметистовые глаза распахнулись широко, в них разгорался алчный огонь нетерпения, она каждое слово была готова ловить, впитывать и на части разбирать, докапываясь до истинной сути. Да какое там слово?! Она из каждого вдоха, из взмаха ресниц могла бы наверное почерпнуть нужное ей знание, слишком уж страстно она желала обладать неким секретом, долго его искала, долго складывала головоломки и оставалась снова и снова ни с чем и вот сейчас перед ней замаячила призрачная надежда и в надежду эту она вцепилась зубами и когтями.
И Десмера выплескивала ей все, говорила сбивчиво и торопливо, боясь ненароком забыть, упустить деталь — незначительную для нее самой и могущую стать для королевы той самой ниточкой за которую она потянет и наконец разгадает свою загадку. О, как страстно желала Десмера помочь сейчас распутать этот клубок! Как вожделела увидеть смеющуюся победно и торжественно Дейнерис и их всех — жалких, поверженных. Она за такое зрелище готова за ней ползти на коленях, под ногами ее ковром расстелиться, любое ее желание исполнить, самое безумное, а она просит о такой малости — всего лишь вспомнить и рассказать! И потому Десмера рассказывала и рассказывала, выворачивала память наизнанку, наплевав на боль, причиняемую воспоминаниями — не время сейчас для этих девичьих слабостей, когда впереди раскачивается сочным соблазнительным плодом — сладкая и упоительная месть. Она сама всего лишь обычный человек и у нее никогда бы не достало сил, а вот у Дейнерис сил хватит и если Десмера хоть крохотную каплю сможет внести в падение всей этой своры — она внесет ее с радостью. Поэтому она говорила и говорила, не заметив уже как они с Дейнерис вцепились друг другу в руки, чуть ли не пальцы друг другу ломали, царапали кольцами нежную кожу и не чувствовали боли. Десмера уже и голос свой не слышала почти, было чувство, что она сразу в разум королеве вливает слова и образы и та вбирает в себя этот льющийся поток, внутри своей головы все это распихивает спешно по полкам, разливает по флаконам наугад, чтобы после в тишине и одиночестве разобрать все, рассмотреть и вероятно найти искомое. И на протяжении всего этого, фонтанирующего эмоциями, сыпящего искрами и пылающего, погружения в ее личный кошмар — внимательные глаза, темно-лиловые, немигающие, наверное жуткие даже в чем-то, если бы взять труд к ним приглядеться, но сейчас не до того было. Герольд слушал, так же как и королева, глотая каждое движение, веяние, намек на слово, так же не разбирая особо надо оно или нет, потому что видимо сейчас было нужно и важно — все.
Десмера наконец выдохлась и замолчала. Она отдала все, что могла на данный момент. Руки их расцепились, глаза — тоже и сразу нахлынула усталость. Десмера откинулась на спинку стула и жадно приникла к чаше с вином, одним глотком вливая в себя сразу половину и здраво рассудив, что сейчас уж точно можно наплевать на то, что благородным леди такое поведение не подобает. Дейнерис напротив нее выглядела совершенно обессиленной, будто внезапно потускневшей и видимо решила по такому случаю тоже на время забыть, что она королева, зато вспомнила, что она от крови дракона как-то слишком уж буквально — ухватила со стола сочный кусок мяса с кровью, прямо руками за торчавшую кость и впилась зубами, немедленно вымазав губы в кровавом соке, облизнулась и так при том сверкнула глазами, что даже не по себе стало на миг.
Герольд, который тоже неожиданно ничем не лучше королевы выглядел, прикрыл глаза, хмыкнул иронично и изрек негромко:
— Как же я люблю, когда женщины начинают вести себя как живые люди. Кому вообще нужно превращать живых и очаровательных некогда девочек в покорных кукол на одно лицо… — и не закончив мысли, последовал примеру Дейнерис — вцепился хищно зубами в непрожаренное напитанное кровью мясо.
Десмера поспешила влить в себя еще вина и прикрыла глаза. Картину этого внезапного варварского поглощения пищи она сочла, самой себе на удивление, завораживающей и даже привлекательной, настолько у них это выходило естественно и непринужденно, что она и сама в другой какой раз вероятно тоже вот так немедленно возжелала бы как и они, но от мяса в любом виде ей последнее время делалось плохо, даже от полностью прожаренного, а уж с кровью… Освежающая винная кислинка немого сбивала мерзкую тошноту, потом она еще выпьет мятного чаю и все пройдет — до завтрашнего утра.
Когда Десмера открыла глаза, они к ее величайшему облегчению уже закончили и между ними пролетел рыжий апельсиновый шар, Дейнерис поймала его и взрезала сочную плотную корку, разламывая и обнажая упругую красную мякоть, по ее рукам полились тонкие струйки розоватого сока, а воздух наполнился чудесной искрящейся и чуть горьковатой свежестью, сбивая у Десмеры остатки тошноты и она даже рискнула укусить сочный бок терпко-сладкой груши, помолившись про себя, чтобы если и вывернуло ее, то хотя бы не здесь и не сейчас. От внимания Дейнерис и без того не утаилась тщательно скрываемая реакция на мясо и то, что она почти ничего не ест и не только сегодня, а вообще за этими совместными их поздними ужинами, но она так же как и в прочие дни ничего не сказала, опустила ресницы и заговорила совсем о другом:
— Герольд, ты ведь понимаешь, да, что значит все нами сегодня здесь услышанное? — судя то тону королева собиралась то ли рассмеяться то ли разрыдаться, а может все вместе и сразу, чтобы время зазря не тратить.
— Все то, что нам под полой из Цитатели перебросили годно разве что в ближайший камин. И туда же все догадки и прочий теперь уже просто бесполезный мусор, ошибочно принимаемый за что-то значимое, — мрачно отозвался он, опуская голову совсем низко и занавешиваясь волосами, скрывая за ними лицо и все свои эмоции, впрочем ненадолго — пара секунд и из-за густой платиновой завесы раздался негромкий смех, но на какой-то истеричной нездоровой совершенно ноте. — Как же я устал! — прорвалось у него сквозь этот смех гневное рычание и сразу же оборвалось, голова вскинулась, пряди волос скользнули по плечам и открыли совсем уж какое-то измученное лицо и страшное одновременно — лицо человека, готового на самые крайние и безумные поступки вот прямо здесь и сейчас.
— Не смей! Не сейчас! — лихорадочно блестящие глаза Дейнерис и потемневшие глаза Герольда встретились. — Раньше надо было решаться, а теперь уже поздно.
— Знаю. Дени, давай все на сегодня. Пожалуйста, родная, — не говорил даже, а выдыхал едва слышно внезапно побелевшими губами и приковавшись намертво к ней глазами.
Она кивнула молча и перетекла плавно и мягко к нему ближе — мир вокруг них померк и перестал существовать. Десмера незаметно выскользнула из комнаты, прошептав тихо приличное и полагающееся по случаю «добрых снов», впрочем это скорее по инерции и вбитой в самую сущность привычке, а могла бы и выйти громко грохнув дверями — не услышали бы, поглощенные зачарованным созерцанием друг друга, переплетением рук неспешным и осторожным. Еще конечно можно было остаться, потому что смотреть на них можно было бесконечно, а им самим это было безразлично, когда они вот как сейчас замирали и смотрели неотрывно — глаза в глаза, не мигая и ни слова не говоря, лишь неуловимо менялись выражения лиц, пробегали тени и намеки на мимику и эмоции — короткими росчерками, пунктиром, лишь контурами, потому что на самом деле они говорили каким-то непостижимым образом в эти моменты. Но что-то подсказывала Десмере, что остаться с ними сейчас не самая лучшая идея, потому как нынешний их молчаливый разговор будет недолгим и получаса не пройдет как они прильнут друг к другу в жарком поцелуе, который разорвут уже только утром.

Сталь звенела, синие глаза под сосредоточенно сведенными бровями сверкали грозно, меч в руках Джендри вполне уверенно выплясывал, легко и непринужденно делал выпады и красиво вращался, взрезая воздух со свистом. Герольд лениво отбивался от всех этих усилий, попутно перебрасываясь короткими фразами с Дейнерис, наблюдавшей за этой наверное все-таки просто игрой — слишком уж неравными были умения этих двоих.
Десмера невольно задерживала все время взгляд на Джендри и на губы сама собой набегала улыбка и начинал так же сам собой турнир в Длинном Столе вспоминаться и все на нем случившееся.
Ничего интересного турнир тот не сулил, на него и ехать-то она не хотела, но все же поехала — развеяться от своего почти затворничества в Хайгардене и потому что супруг ее настоял. Она тогда по своему обыкновению устроила конечно же скандал на пустом месте, кричала, плакала, наговорила кучу язвительного и гадкого, отпинала по самолюбию от души, не забыла и предметами побросаться, доведя всей этой прекрасностью своего супруга до нервных подергиваний лицевых мышц и дрожащих рук. Жаль не до удара с летальным исходом, подумала она, когда ей надоело скандалить и она милостиво согласилась сопровождать его на турнир. Супруг выдохнул, кивнул и предпочел сбежать, а Десмера расхохоталась тогда довольно и устроила дикую эйфорическую пляску, подхватив повыше юбки и самым безобразным образом сбросив туфли, да так задорно, что каждая туфля описала длинную и высокую дугу, прежде чем грохнулась на пол. Вбежавших перепуганных служанок она тогда тоже немедленно в свою пляску вовлекла, вообще настроение ее резко улучшилось, как и всегда впрочем от устроенного дорогому супругу скандала. Эти неизменные нервотрепки, что она ему закатывала, были одной из немногих радостей ее замужней жизни и уж точно она не собиралась от них отказываться, а напротив все больше и больше разыгрывалась и с удовлетворением замечала, что даже иногда причиняет боль своими колючими злыми словами, тогда она сразу делала в памяти зарубку и в следующий раз била уже целенаправленно. После наблюдала и ловила реакцию, изучала его, нащупывала слабые места и они находились, хоть и казалось поначалу, что нечего искать. Было, конечно же было! И Десмера знала, что рано или поздно хотя бы его растерзает и растопчет в пыль, уничтожит и оставит лишь жалкую тень, раз уж не хватило ее на то, чтобы убить в прямом самом смысле, так хоть просто сотрет эту жалкую личность так, что и следа не останется — просто за то, что посмел вот так непростительно высоко замахнуться.
Турнир шел обычным порядком, ничем не выделяясь в череде еще многих и многих таких же турниров. Ломались копья, сминались доспехи, кровь иногда рассыпалась алыми брызгами по песку, бурно реагировали зрители, увядали цветы, сменялись платья, велись разговоры, после шумели застолья и звенела музыка — все как обычно. К третьему и финальному дню принесло неожиданно десницу короля. Принимали его хоть и со всеми причитающимися почестями, но подчеркнуто холодно — ему тут были явно не рады и лишь смирялись с неизбежностью его присутствия, раз уж он его всем навязал.
Победу в том небольшом турнире много кому пророчили, а по окончанию в седле сидеть остался лорд Баратеон, который уже стащил с головы шлем и смеялся громко, заставляя коня выплясывать под собой на радость толпе. Чуткое ухо Десмеры уловило, как сидящая позади нее какая-то пожилая леди из Штормовых земель умильно выдохнула со слезой в голосе: «совсем как Роберт в молодые годы!». Наверное и впрямь был сильно похож на отца, которого никогда не видел, слишком уж часто это повторяли про него, а Десмере тогда подумалось — ну вот почему бы за него, к примеру, не отдать ее? Ну да, был рожден бастардом, вырос черт знает где, но ведь старается! И получается! Потому что хочет, действительно хочет стать чем-то большим, чем герб на знамени и формальный титул. И потому что, как ни крути, но он сын Роберта Баратеона и кровь эта в нем ой как чувствуется! Ну и еще он банально молод и хорош собой… Десмера неприязненно скосила глаза чуть в сторону, на своего супруга, рядом с ней сидящего и тихо вздохнула. Если бы ко всему этому набору кошмаров прилагалась красивая внешность и возраст более для нее привлекательный и подходящий, то у брака их хотя бы призрачный шанс мог быть, но увы, жестокие боги наградили ее супруга одними только недостатками, не посчитав нужным снабдить его хотя бы парочкой самых простых и незамысловатых достоинств.
На копье победителя тем временем аккуратно повесили искусно сплетенный из кроваво-красных роз венок и вокруг воцарилась заинтересованная нетерпеливая тишина. Все свободные девичьи сердца, здесь присутствующие, немедленно замерли и каждая мысленно уже примерила красный венок на себя. Раньше, когда она еще была беззаботна и счастлива, Десмера бы тоже присоединилась к замиранию глупых сердечек, но увы, она давно утратила все черты, свойственные молодым девушкам, включая и умение вот так влюбляться моментально легкой и ни к чему не приводящей влюбленностью. Расчетливые глаза старших родичей этих девичьих глупых сердечек никакого трепета конечно не испытывали, а к цветочным коронам и вовсе были равнодушны, но тем не менее следили внимательно за каждым движением синеглазого красавца на турнирном поле, правда по совсем иным причинам.
Десмера тоже следила с некоторой долей любопытства за тем, как он медленно едет вдоль трибун, как покачиваются розы, свитые в кольцо, на его копье и ждала окончания, легкое любопытство ее было вызвано тем, что лорд Баратеон не имел ни жены, ни невесты и даже ни об одном его романтическом увлечении известно не было и венок этот сейчас мог многое сказать на будущее — или не сказать ничего. Второе было вернее, потому что он намеревался видимо отдать венок хозяйке замка леди Таэне Мерривезер, потому и притормозил прямо перед ней. Решение было вполне удачное, если он не желал придавать какой-то вес этому венку, а желал просто соблюсти традицию и не подать притом никому ложных надежд.
Синий глаз задорно подмигнул леди Таэне, та ответила обворожительной и при том змеиной совершенно улыбкой.
Конь его сделал шаг. И еще шаг. И еще один.
Копье наклонилось и корона из кровавых роз соскользнула бесшумно и плавно прямо на колени Десмеры.
Тишину можно было резать ножом, что было неудивительно — когда-то с очень похожей скандальной выходки на турнире по всей стране полыхнуло восстание. Нынешний турнир конечно был в разы скромнее и Джендри уж точно не тянул на принца Рейгара, да и похищать ее скорее всего не собирается, но, во-первых, как ни крути, а правила приличия он сейчас нарушил абсолютно сознательно и дал повод для массы слухов и других, уже не таких безобидных, последствий, а во-вторых, ощущение чего-то нехорошего подкралось и прошлось по всем присутствующим колючей ледяной волной, ощущением чего-то неизбежного и недоброго.
Смеющиеся синие глаза напротив впрочем плевать хотели и на тишину и на скандал и Десмера решила, что и ей тоже нет никакого дела до правил и прочей чуши. Она улыбнулась ослепительно и возложила на себя цветочную корону, впитывая с наслаждением реакцию, особенно разочарование на девичьих лицах согрело сердце. Глаза ее прищурились победно, впитывая раздражение, гнев, зависть, непролитые слезы, улыбка расцвела еще ярче всеми оттенками превосходства.
После, на пиру, им полагалось танцевать — как минимум один танец и вот тут задорные глаза сделались умоляющими и лорд Баратеон так тихо, что только она могла услышать, проговорил с полным осознанием неотвратимости надвигающейся катастрофы:
— Миледи, спасайте! Я почти не умею танцевать!
Он все больше и больше ей нравился — прежде всего вот этой живой непосредственностью, открытостью и тем как мило сплелось все это с поспешно вбитыми в него манерами. Десмера тогда храбро шагнула ему навстречу и уверенно вложила свои руки в его, улыбнулась ободряюще:
— Мы справимся, милорд, обещаю. Я в отличие от вас танцую прекрасно и уж так и быть спасу вас от позора.
— Я буду навечно у вас в долгу, моя леди, — поспешил он заверить ее.
Дальше уже они не говорили ни о чем кроме танца, Десмера давала короткие и четкие указания, страховала и практически вела его в танце — выходило вполне пристойно, если не присматриваться, к тому же он быстро схватывал и хорошо двигался, скорее проблема его была в нехватке практики, о чем она и сказала ему, когда эта обязанность наконец была исполнена и соскользнула с их плеч.
Когда она вернулась за стол к мужу, то невольно подслушала Тириона, который сам себя оборвал на середине эмоциональной и гневной даже речи и уткнулся в чашу с водой, потому как вина не пил вовсе, даже на пирах, что удивляло всех, кто знал его ранее. Вынужденная трезвенность королевского десницы ее впрочем не интересовала совсем, а вот ухваченный чутким ухом обрывок фразы — напротив заинтересовал.
— Не просто цветочки! — прошипел милорд десница уже в крайней степени раздражения, пытаясь видимо объяснить ее супругу то, что понять он был не в состоянии.
Ей в тот момент отчаянно возжелалось рассмеяться, но она удержалась и лишь подарила лорду Тириону самую ласковую и самую нежную улыбку на которую только была способна, вогнав его тем самым в необходимость думать с чего бы такая перемена, ведь ранее она подчеркнуто холодно себя с ним держала, срываясь иногда в издевательскую язвительность — в такие моменты мудрейший десница всегда неизменно тряс головой, словно желал отогнать какое-то ужасно неприятное и нервирующее воспоминание.
Ее взгляд блуждал по пиршественному залу, рука крутила машинально кубок с вином, другая рука подпирала щеку, мысли кружились беззаботной стайкой легкокрылых птиц и никак она не могла на чем-то их сосредоточить, потому что закралась среди них одна — шальная и крайне соблазнительная и покидать ее никак не желала.
Рядом зашуршала ткань юбки, расшитой сверкающими мелкими бусинами, повеяло надменно-капризной утонченностью нарцисса в сплетении с внезапной сливочной сладостью карамели — леди Таэна усаживалась рядом с ней, улыбаясь приветливо. Шаль из кремового мирийского кружева немедленно сползла, будто невзначай, обнажая хрупкую округлость плеча.
— Ну что, миледи? Скучаете? Или никак не налюбуетесь? А может быть не решитесь? — сощурила проницательно свои бархатные затягивающие глазищи, отщипнула от виноградной грозди крупную ягоду и так соблазнительно обхватила ее пухлыми губами, что как минимум десяток мужчин в зале судорожно поперхнулись.
— О чем вы миледи? — Десмера в ответ прикрыла глаза и спрятала улыбку за глотком вина.
— О, дорогая моя, у меня нюх на такие дела, — задорно подмигнула ей Таэна, — они все ничего в упор не видят и не поймут пока он вас… — тут она приникла к Десмере совсем близко и ухо защекотало от жаркого шепота, а уж что она там ей нашептала! — Но я вижу! Чувствую! Оно витает буквально в воздухе!
Десмера ощутила как кровь приливает к щекам и как румянец этот разбегается приятными будоражащими покалываниями по всему уже телу, взглянула в пытающие задором и азартом глаза леди Таэны и поняла, что вот сейчас она уже точно все решила для себя.
— Ну же, мидели, решайтесь, — подначивала и раззадоривала ее та.
— А вы бы решились?
— На вашем месте? Конечно да! А вам, милая моя, сами боги велели на такое решаться при каждой удобной возможности! — расхохоталась звонко и шепнула едва слышно: — Я помогу вам!
— А какую цель во всем этом преследуете вы, любезная моя леди? — сладко мурлыкнула Десмера и откусила медленно сладкий вишневый кекс так, что густая тягучая начинка окрасила ее губы словно бы кровью.
— О, я в такого рода делах всегда готова помочь, потому что считаю это правильным. Ваше положение заставляет меня вам сочувствовать и никаких шансов у меня нет пройти мимо и не принять участия в восстановлении гармонии, а задуманное вами несомненно должно быть осуществлено. Хотя бы потому, что это красиво! Решайтесь! Решайтесь немедленно! Когда если не сейчас? Пока вы молоды и прекрасны, пока жизнь ласкова и щедра на предоставляемые возможности и пока еще не поздно. Ведь время беспощадно, а люди жестоки…
Десмера слушала и слушала эту сладкую речь, слушала как этими пухлыми и чувственными губами поет сам соблазн… она уже решилась, но все равно слушала, леди Таэну слушать ей нравилось, нравилось как она опутывала все пространство вокруг себя приятным головокружением с легчайшим сладко-зефирным флером, укутывая после в тягучую и тяжелую медовую пряность. С ней рядом было легко дышать, с ней хотелось смеяться и говорить о сущей ерунде.
Красивое лицо ее на несколько мгновений стало серьезно и тонкие пальцы, сухо и громко щелкнули, браслет-змейка, обвивший ее запястье, сверкнул тревожно россыпью гранатов. На щелчок этот из густой тени в стенной нише выплыла неслышно одна из многочисленных и молчаливых служанок, что следовали за ней неизменными тенями по всему замку, появляясь порой словно по волшебству, следуя безмолвному приказу своей госпожи.
— Запомните ее хорошенько, — прошептала леди Таэна.
Десмера смерила служанку взглядом, запоминая — одета, как и все прочие, в серый шелк, вытянутое лицо, тонкий нос, прищуренные глаза неясного цвета, густые волосы обрезаны чуть выше плеч, тонкие косицы от висков к затылку, на левой брови белеет крохотный шрамик. Этого ей было достаточно, она запомнила, кивнула. Служанка по легкому движению руки леди Таэны растворилась в тенях. Десмера испытала восхищение и легкий укол зависти ощутила — она бы тоже была не прочь вот так прислугу выдрессировать, может быть даже и озаботится этим когда-нибудь, если конечно будет ради чего и кого озаботиться.
Далее они с леди Таэной перешептывались, перемежая шептания эти взрывами громкого и задорного смеха. От смеха этого каждый раз почему-то вздрагивал и ежился словно от холода лорд Тирион, весь как-то сжимался, словно старался стать поменьше, хотя куда уж меньше? Он вообще чувствовал себя здесь не слишком уютно, а если сказать откровенно, то и вовсе скверно и заметно было, что рад бы он был здесь нынче вообще не присутствовать, но что-то его неволило и вынуждало, потому сидел он с кислой миной, глотал воду вместо вина и налегал на сладкое внезапно… отсутствие вина что ли пытался так себе компенсировать? На секунду Десмера даже испытала по отношению к нему жалость, таким уставшим и несчастным он был и спрятать это не удавалось даже за хорошо отработанным бодрым голосом и такой же хорошо отработанной иронично-учтивой улыбкой. После она правда вспомнила всю цепь событий последних лет, его в них роль и жалость ее улетучилась без следа.

Молчаливая служанка леди Таэны с запоминающимся шрамом, пересекающим красиво изогнутую густую бровь, выскользнула из тени как только Десмера приоткрыла дверь покоев, отведенных ей с супругом. За прошедшее время она многое передумать успела и настолько устала и утомилась, что сейчас следуя за серый шлейфом легкого платья, летящим перед ней по коридорам замка и мерцающем в неровном свете факелов она уже не думала ни о чем.
Наконец они пришли и Десмера взялась за ручку двери, заглотив напоследок огромный глоток воздуха — будто там внутри возможности дышать у нее уже не будет. Дверь тихо затворилась за ней.
Он не спал, стоял у окна и смотрел в темноту. Обернулся резко на звук и замер, изучая молча ее внимательным взглядом своих пронзительных синих глаз. Чуть дернул уголками губ в улыбке, сделал шаг навстречу наконец.
— Что привело вас ко мне в такой час, миледи? — он умудрился спросить это таким тоном, будто ничего из ряда вон не произошло и в этом ее ночном визите нет ровным счетом ничего необычного.
— Пришла вручить награду победителю, — выдохнула Десмера и потянула за золотистые шнуры на своем одеянии, распуская узлы. Сделала шаг вперед, оставляя позади себя алые туфельки в ворохе золотистой парчи и оставаясь перед ним абсолютно обнаженной. — Или вы откажетесь? — это уже с игривой улыбкой, уж уверенно, потому что увидела как загорелись глаза напротив.
Он сделал еще несколько шагов ей навстречу, почти вплотную подошел. Одна его рука легла приятной теплой тяжестью на обнаженное плечо, вторая легко и осторожно прихватила ее за подбородок, заставляя чуть запрокинуть голову и посмотреть ему в глаза.
— Я разве похож на идиота? — темная бровь взлетела в вопросительном изгибе над синим глазом.
— Да вроде нет, — она уже не могла и не хотела скрывать улыбку.
— Ну значит не откажусь, — шепнул он тихо, накрывая ее губы своими и вовлекая в неспешный и дразнящий поцелуй.
В его руках Десмера себя восхитительно хрупкой и легкой ощутила, а еще по-настоящему желанной и сама наконец-то захотела и поцелуев и прикосновений и жаркого сплетения тел и отдалась всем этим желаниям совершенно не думая о том, что будет после. С ним было хорошо, горячо и сладко. Сочетание осторожности и силы в его прикосновениях кружило голову, а жаркие поцелуи выбивали все мысли из головы. Она все гладила и гладила его всего, скользила ладонями по крепкому телу, ощущая как под кожей перекатываются мускулы, никак не могла вдоволь насладиться осознанием этой вот дикой совершенно силищи, которая при желании ее играючи на части разорвет, для себя безопасной. Она не пожелала его отпускать даже когда всю ее изогнуло, а развязавшийся наконец в низу живота тугой узел разлился по всему телу пьянящими волами пульсирующего наслаждения. Обняла крепко, прижалась и слушала как бешено колотится в его груди сердце.
Когда она немного отдышалась, он усадил ее спиной к себе и принялся неспешно расплетать ей волосы, длинные пряди скользили непокорно в его руках, змеились и словно сбежать хотели, но он не сдавался, не спешил и довел начатое до конца. Последний локон выскользнул из неволи тугого плетения и волосы сверкающим волнистым плащом всю ее укутали. Он перебирал осторожно пряди волос, гладил и целовал их, зарываясь лицом в живой медный шелк.
— Так сильно нравятся? — тихо спросила она.
— И даже больше, — коротко отозвался он и прижал ее к себе, снова зарываясь лицом в волосы на ее затылке, вдыхая их аромат.
Десмера откинулась назад, удобно в его руках устраиваясь, голову ему на плечо уложила и так замерла. Кончиками пальцев легонько провела по его предплечьям, выгнулась чуть вперед и простонала негромко — его губы прижались горячим и влажным поцелуем к шее, а руки слегка сжали грудь. Закрыла глаза и будто плыла где-то высоко-высоко на невесомых облаках. Вот бы так и остаться с ним тут насовсем, подумалось ей…
— Только не влюбляйся в меня, не надо, — прошелестел его шепот над ухом, а руки стиснули совсем крепко, — ничего хорошего из этого не выйдет.
— А если я уже? — мурлыкнала она.
— Тогда мне придется сделать то, чего делать не хочется, — ответил совсем уже серьезно.
— И что же это? — она все еще сохраняла игривый тон.
— Разбить тебе сердечко, — развернул ее к себе и в глаза посмотрел. — Мне не хотелось бы, но… мое сердце принадлежит другой, так что…
— А ее сердце? Кому принадлежит оно? — Десмера и сама не поняла зачем ей это, для чего она спрашивает и тем самым причиняет боль, отразившуюся немедленно в потемневшей синеве его глаз.
— Если бы я только знал, — вздохнул прикрывая глаза и закончил жестко, словно отрезал, — точно не мне.
— О сердце моем можешь не тревожиться. Нельзя разбить то, чего нет, — она мягко погладила его по щеке и улыбнулась грустно. — А от способности влюбляться, радоваться и даже жить меня вполне успешно избавило мое замужество.
— Все так плохо?
— Лучше чем могло бы быть, но… плохо. Зачем мы говорим об этом? — недовольно свела она брови на переносице.
Он улыбнулся и снова ее к себе спиной развернул, заключая в кольцо рук, снова прижимаясь губами к затылку и зашептал едва слышно:
— Все будет хорошо и все когда-нибудь закончится.
— Откуда ты знаешь? — с надрывным смешком вырвалось у нее.
— Я не знаю, — горячий шепот переполз от затылка к пульсации на шее. — Я просто верю. И не спорь со мной, сказал, что все хорошо будет — значит будет.
Ничего она ему больше не сказала тогда — да и что было говорить? Зачем было рушить веру во что-то неизменно светлое и хорошее? Пусть хоть в ком-то будет, если уж в ней самой все светлое убили, а прах развеяли.
Десмера поднялась с постели и вздохнув тяжело начала одеваться, пора была возвращаться к мужу, хоть и не хотелось ей этого отчаянно. Привычным жестом она начала скручивать волосы в тяжелый узел, намереваясь поискать разбросанные по комнате шпильки и хоть как-то усмирить эту стихию, и сразу выпустила, позволив своевольным локонам снова рассыпаться в прекрасном беспорядке — внимание ее привлекло блестящее что-то на полу, наклонилась и подняла — заколка, отброшенная сюда несколько часов назад рукой Джендри когда он волосы ей расплетал. Ажурная золотая роза украшавшая эту заколку сверкала в трепещущем пламени угасающих свечей, глядя на нее Десмера задумалась на несколько секунд, после улыбнулась и осмотрелась, почти сразу выискала глазами нужное — кинжал в ножнах. Живой шелк волос сдался легко и без боя перед остро заточенной сталью и вот уже в ее руках длинный локон волос красиво струился и переливался золотисто-рыжими сполохами. Десмера завязала на конце отрезанной пряди узелок, стягивая крепко, чтобы не рассыпалась на волоски и закрепила еще той самой найденной на полу заколкой.
Прикрыла глаза, вспоминая как он все никак от ее волос оторваться не мог, как он гладил их, как целовал и как опаляло его дыхание кожу. Пусть будет у него ее локон. Пусть найдет его когда проснется, пропустит между пальцев драгоценную волнистую прядь и может быть улыбнется. Пусть вспоминает о ней хоть иногда. Пусть хоть кто-то еще, кроме отца, будет в мире, кто вспомнит о ней как о живой девушке с мыслями и чувствами.
От всех этих дум на глаза сами собой навернулись слезы, Десмера смахнула их с ресниц и запретила себе плакать и сейчас и после. Собиралась было уже уложить локон поверх черного бархатного дублета, сброшенного небрежно в кресло и уходить, но вместо этого взяла в руки плотный бархат, присмотрелась и чуть не рассмеялась в голос — по вороту и по манжетам бежала вереница вышитых золотистой нитью задорных танцующих оленей. Весь ее трагичный и возвышенный настрой как ветром сдуло и вместо прежней похоронно-романтичной чуши в голову пришла мысль, как должно быть нескучно им там в Штормовых землях с таким лордом живется. Кусая губы, чтобы не рассмеяться Десмера уложила дублет обратно в кресло, поверх положила локон и бросив последний взгляд на спящего безмятежно Джендри выскользнула за дверь. Пока шла по пустынным коридорам ее то и дело разбирал смех, потому что в голову лезли олени эти невозможные и в их компании все случившееся приобретало вид безумного приключения, к которому относиться как-то серьезно уже не было никакой возможности.

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2020-10-16 05:32:53)

...третья часть марлезонского балета окончание главы 10))
самая крамольная часть с кинками и прочим непотребством)) она же по совместительству и самая занятная на подумать))

— Вот так оно все и вышло, — закончила Десмера свой невеселый рассказ.
— Понятно, — коротко отозвалась королева, давая понять, что все сказанное услышала. — Ну и что делать будем?
— А что мы можем? — ответил ей вопросом на вопрос Герольд. — Нет, мы можем конечно влить в нее ударную дозу все того же лунного чая или воспользоваться чем-то другим, но…
— Но всегда в таких случаях есть один неприятный побочный эффект, — закончила за него Дейнерис и вкрадчиво поинтересовалась слишком уж беззаботным голосом: — Десмера, а ты хочешь этого ребенка?
Королева расслаблено откинулась на спинку кресла, а на губах ее играла легкая улыбка, только вот при том нога, переброшенная небрежно через подлокотник, нервно покачивалась, а глаза были серьезны и холодны. Ей был почему-то чрезвычайно важен ответ, каждое произнесенное слово сейчас имело вес и силу, почему — Десмера не могла сказать, но чувствовала именно так.
— Нет, — первое слово было необдуманным и вырвалось на импульсе, дальнейшие слова Десмера старалась выбирать, — я не хотела от него детей, как уже говорила и когда узнала конечно рада не была, но после подумала… он ведь ни в чем не виноват. Этот ребенок. Ведь правда же — он и на свет появиться не успел, за что мне его отвергать или ненавидеть? Будь моя воля — этой беременности бы не наступило, но раз уж так вышло и… ох, я не знаю! — воскликнула она в итоге и замолчала, окончательно в себе запутавшись и будучи не в силах дать ответ на поставленный вполне однозначно вопрос.
— Прекрасно! — просияла улыбкой Дейнерис, ее видать вполне такой сбивчивый ответ устраивал и другого она не ждала и не желала.
— Что будет дальше? Со мной и вообще? — решилась Десмера задать вопрос, терзавший ее уже не один день.
— В самые ближайшие дни лорд Баратеон отзовет свои войска из Простора и после вместе с принцем Эйгоном отправится на Драконий Камень. Я отбуду туда еще раньше. А вот принц Мартелл задержится, кто-то должен удерживать Простор в относительно спокойном состоянии до прибытия твоего отца. Тебя же Герольд отвезет на Арбор, после тоже на Драконий Камень приедет… если конечно мы с Дрогоном его по пути не поймаем.
— Нет! Не вздумай! — немедленно запротестовал он. — Дени, я серьезно! Не делай этого! — у него были такое умоляющие глаза, что наверное и каменное сердце растопили бы.
— Хорошо, мы не будем, — сердце королевы совершенно точно каменным не было, сдалась она сразу и без боя.
Десмера в другой какой раз поразмыслила бы над этим их коротким препирательством и может даже спросила бы о подробностях — такие веселые мелочи королева обычно любила рассказывать, но в голове ее поселилась другая мысль…
— А может меня отвезти к отцу… лорд Баратеон?! — выпалила Десмера, мгновенно решившись.
— Нет, не может, — ответил вместо королевы Герольд, — лорд Редвин стряс с меня обещание, что я лично тебя доставлю, так что даже не обсуждается.
— А… зачем меня вообще на Арбор везти? Можно ведь написать отцу, что я тут и пусть он… я сама ему написать могу ведь, — нерешительно проговорила она.
Дейнерис вздохнула, сделала большой глоток вина и поняв, что Герольд на сей раз молчит, объяснила:
— Потому что именно так мы договорились — лорд Редвин и пальцем не пошевелит, пока ты не будешь стоять перед ним живая и невредимая…
— И с пустым чревом, — закончила за нее Десмера. — Я помню. Только вот неувязка вышла и теперь ваши с ним договоренности…
— Ты слишком много думаешь, — перебил ее Герольд. — Наши договоренности с лордом Редвином — это наша проблема и разбираться мы с ней будем сами. Тебя же твой отец примет в любом случае. Он любит тебя.
— Герольд прав, так что не забивай голову не своими проблемами. Просто поверь мне, что все будет хорошо. Как и всегда, единственное, чего я прошу у тех кто рядом со мной — это вера, слепая и безусловная. Полное безоговорочное доверие. И закончим уже эти утомительные беседы.
— Да, я поняла и я тогда пожалуй пойду, — Десмера ощутила вдруг себя неловко с ними и неуютно, впервые за все эти дни, и ощутила сильнейшее желание встать и выйти хотя бы из комнаты.
В пространстве витало нечто недоброе, что гнало ее прочь отсюда, от этих застывших лиц, впервые своей красотой не могущих приглушить завывающую в голос интуицию, от этих всегда скрывающих какую-то тайну глаз.
— Я так не думаю, — голос королевы прозвучал ровно и бесстрастно, глаз она не поднимала, вся сосредоточившись на перчатках тончайшей алой кожи, что медленно натягивала на руки. — Сегодня ты уж точно никуда не пойдешь.
Десмера распахнула глаза в непонимании и удивлении уставившись на королеву и не заметила шагнувшего к ее креслу Герольда, а когда заметила и попыталась подняться, оказалась прижата обратно к выгнутой спинке. Тяжелые платиновые пряди скользнули по плечам, когда он к ней склонился и на миг лиловые глаза полыхнули рыжим, отразив пламя свечей. Тускло блеснули кольца, когда неспешно его пальцы подцепили петельку шнуровки на корсаже и потянули, распуская.
— Герольд! — Десмера рванулась было встать и заодно по руке его ударила, пытаясь перебить этот наглый жест. — Совсем уже ума лишился?! Пусти меня немедленно!
Конечно никто ее никуда не пустил, а на гневный ее тон он отреагировал лишь криво приподнятым уголком губ и она оказалась вздернута резко вверх, вырвана из мягких объятий кресла и прижата тесно к его горячему крепкому телу, а бархатный голос его промурчал над самым ухом:
— Ну все, детка, прекращай, это даже не смешно. Ну куда ты собралась? Бежать что ли? Так тебе уже поздно, раньше надо было — еще из Хайгардена, вместе с супругом. Именно там и был тот самый момент выбора, на случай, если ты не поняла. И выбор ты сделала и на все абсолютно ответила согласием, когда позволила Дейнерис вести тебя через огонь. Так к чему эти трепыхания сейчас бессмысленные и попытки вывернуться?
Что он такое говорил? Десмера слушала, понимала прекрасно и одновременно не понимала вообще ничего. Все это напоминало нехорошую сказку, что сохранилась в памяти лишь нечеткими обрывками, скорее набором образов и общей атмосферой обреченности, там тоже кто-то дал обещание даже не поняв этого и как водится в таких сказках закончилось все весьма плачевно. Не хотелось ей быть героиней такой вот сказки, но судя по всему она была именно ей, потому что все им сказанное было до странного логичным и возразить на все это было совершенно нечего, а все что Десмера могла — это смотреть на него большими глазами и молчать, потому что дар речи как-то сам собой внезапно утратился.
Королева наконец закончила со своими перчатками и поднялась с грациозной неспешной ленцой в каждом движении — так обычно хищники двигаются, когда знают, что добыча уже загнана и никуда не сбежит.
— Давай ее мне, милый, — с усмешкой протянула Дейнерис, вышагивая в их сторону, — а то она у тебя сейчас в обморок хлопнется.
— Держи, — рассмеялся он и Десмеру бросило из одних рук в другие, на этот раз хрупкие и нежные, только вот хватка их была ничуть не слабее, чем у него, а то может и посильнее даже.
Расширившиеся зрачки уставились на нее и Дейнерис прошептала тихо-тихо, на самой грани слышимости:
— И снова свет мой прав — уже слишком поздно. Ты уже шагнула в огонь, так позволь же мне вести тебя через него, иначе ведь сгоришь. Я не больно тебя проведу, обещаю. Сделай его снова — шаг в пламя, сама, ведь ты умеешь уже, давай, иди ко мне.
Какой у нее был волшебный голос… обнимал нежным прохладным шелком и так в нем было приятно и хорошо. И губы так беззащитно приоткрыты — мягкие и податливые, чуть поблескивающие влажно, нежно-розовые. И ресницы, пушистые и кукольные, нереальные аметистовые глаза в их обрамлении, такие чистые, такие невинные… разве может такая красота причинить вред или быть опасна чем-то?
Десмера смотрела и смотрела на королеву перед собой, пока как-то сама по себе не потянулась к ней, чтобы стать еще ближе и пока их губы не соприкоснулись. Губы ее мягко и покорно приоткрылись, позволяя себя целовать, глаза прикрылись, а голова откинулась беззащитно… пьянящая иллюзия обладания ею продлилась несколько секунд. Рука королевы обвила Десмеру за талию, прижимая к себе сильным властным жестом, другая рука прихватила за затылок, отрезая возможность отстраниться, а губы ее утратили податливую мягкость, насмешливо раскрылись, ядовитой змеей скользнул язык, расставляя все по своим местам и вытаскивая Дейнерис из роли, что была ей не присуща и для нее противоестественна.
Сияющие аметисты были так опасно близко и так близко была она вся. Шептала на незнакомом языке и прикасалась невесомо, наконец и вовсе зашла за спину и перед Десмерой оказались совсем другие глаза — темно-лиловые, подернутые пеленой дурмана, они смотрели мимо, за ее плечо — на королеву. Ему только она важна на самом деле, все прочие лишь куклы, игрушки, сиюминутная прихоть их двоих. Но это неважно сейчас — она уже в сетях, ее уже поймали и зачаровали. Не вырваться. Да и не хочется вырываться.
Руки, затянутые в мертвую красную кожу, уверенно распускали шнуровки, раздирали ткань там где слишком долго было снимать. Губы обжигали шею огнем и Десмера совершенно теряла волю в их руках, а они и не спрашивали, им неинтересно кто и чего там хочет — они делали только то, чего хотелось им двоим. И тут можно только принять неизбежное, если они, вот как на нее, обратили свой взор, отдать себя на волю их безумию, потому что уже поздно, потому что уже тело горит от самого факта их близости, а раскусанные обжигающими поцелуями губы тянутся за новой порцией сладкой боли и они целуют снова — чуть ли не смеясь, снисходительно и невесомо, словно и не целуют, а лишь имитируют поцелуй.
Дейнерис прихватила ее за волосы крепко и больно, растрепала косу, зарываясь пальцами в густые пряди, вынуждая голову запрокинуть послушно и с хищным рыком впилась в беззащитную шею почти разрывая кожу, рядом так же сжал зубы Герольд в горячем болезненном укусе, языки их заскользили по истерзанной коже, зализывая места укусов, встретились, сплелись и вот они уже целуют друг друга, зажав ее между собой и кажется на время вообще про нее забыв.
Не забыли, конечно же нет. Не для того они ее сюда втащили, чтобы забыть. Не отпустят теперь, пока не наиграются вдоволь. И пусть не отпускают, пусть творят все, что придет в голову, Десмера согласна заранее уже на все, потому что какая собственно разница, если вдруг она не согласна? Ей все вполне доходчиво и подробно объяснили на счет согласия, она уже здесь и назад ничего не повернуть, а они оба такие живые! Такие настоящие! А еще они молоды и завораживающе красивы и это притягивает так, что невозможно противиться, потому что она тоже молода, красива и жива. Потому что она вырвалась из ловушки. Ну в конце концов не до смерти же они ее заиграют — усыпляющая тревогу мысль и сразу за ней ироничная подсказка от интуиции — эти могут и до смерти. Дальнейшие мысли в ней просто погасили, выдернув в пьянящую реальность.
Дейнерис легко ее поворачивала перед собой, стаскивая остатки одежды и обнажив окончательно легко толкнула на постель и сама туда же упала, так и не сняв с себя даже перчаток. Развернула ее к себе спиной, притянула ближе, прижала, заставляя голову себе на плечо уложить. Руки в перчатках гуляли беспрепятственно по всему телу, оглаживали, скользили по груди, одна рука медленно подползла к горлу, схватила и сжала едва ощутимым намеком на удушение, пальцы нащупали место трепещущей пульсации и поглаживали бьющуюся венку под кожей, вздрагивая как будто в нетерпении. Глубоко вдохнув, склонился к ней Герольд, руки его подхватили ее под коленями, заставляя вскинуть высоко бедра и развести ноги. Потемневший взгляд меланхолично скользнул по ней, язык неспешно обвел контур красиво очерченных губ, ресницы дрогнули и взгляд замер, а Десмера вздрогнула, осознавая, что смотрит он прямо на ее раскрытое и горячее лоно. Ресницы у него густые и длинные и когда он, вот как сейчас, прикрывает глаза, то остаются лишь темные щели с невнятным свечением лилового — от этого зрелища накатывает жуть. Десмера даже глаза закрыла, чтобы не запечатлевать в памяти этот пугающий момент. И еще потому что со дна души поднялась волна внезапного стыда — никто и никогда на нее вот так не смотрел.
Он перевел взгляд на Дейнерис и что-то мягко шепнул, кажется на валирийском, дергая уголком губ в подобии улыбки. За спиной что-то прошелестели в ответ.
Десмера вся дрожала и трепетала, задыхалась и смотрела на него, не понимая — чего он ждет, почему вот так замер почти — лишь дразнит, мучительно медленно скользя головкой члена, давно уже ко всему готового, по ее влажной горячей плоти, почти входит в нее, но нет — показалось. И снова это выматывающее, истязающее уже скольжение — еще немного и она умолять его начнет.
Руки Дейнерис исчезли на мгновение и перед глазами щелкнул туго натянутый черный шелк — широкая лента. На секунду Десмере показалось, что сейчас ей завяжут глаза, но лента невесомой прохладой легла на горло, плотно прилегая к коже. С неприятным холодным и хлестким звуком ленту стянули резким движением рук, захлестывая на горле намертво, так, что не разорвешь и не вырвешься уже.
Резкий и сильный первый рывок ленты и вместе с ним в нее наконец входит Герольд, сразу заполняя ее собой и разливая тягучее томное наслаждение по всему телу. Руки его сжались еще сильнее, царапая кожу острыми гранями перекрутившихся колец, когда он еще шире раздвинул ей ноги и опустил голову так, что шелковистая платиновая волна окончательно скрыла его лицо.
Движение вперед — захлест ленты — движение назад — лента чуть отпускает и дает сделать короткий вдох. И так до бесконечности. Руки Десмеры сами собой вцепились в запястья Дейнерис, конечно же совсем безрезультатно — силу ее захвата контролировать не было никакой возможности, а стиснувшие ее запястья руки она и вовсе не заметила.
Перед глазами все плыло, она почти задыхалась. Глотки воздуха, что Дейнерис позволяла ей схватить становились все более и более скудными, а шелковая петля все сильнее затягивалась. Герольд ускорил ритмичное движение в ней, простонал сквозь стиснутые зубы, запрокидывая голову назад, а Дейнерис почти перекрыла ей дыхание. Все вокруг заволоклось тьмой и во тьме засияли мириады мельчайших серебристых звездочек, разноцветных и прекрасных. По телу пробежала дрожь и рассыпалось дикое болезненное удовольствие.
Дейнерис под ней вздрогнула, застонала, выгнулась и губы ее поймали поцелуй склонившегося к ней Герольда. Десмера словно невидимая игрушка между ними, они ее не замечали просто, словно и не было ее… и только лента на шее все еще не отпускала и даже чуть сильнее охватила горло. А потом еще чуть сильнее. И еще немного. Десмера поняла, что ее уносит куда-то за грань реальности. Где-то в густом звездном тумане прозвучал голос Герольда: «Дени! Задушишь же!». Кажется он ее по рукам ударил, хлопнул сильно и звонко, заставляя разжать хватку и выпустить. Она послушалась. Лента скользнула расслабленной змеей, не забыв издать разочарованный шелест. Они все-таки вернули ей ее дыхание.
Десмера медленно приходила в себя. Открыла глаза. Переводила взгляд с одних насмешливых глаз на другие — и видела в этих глазах хищный бесноватый азарт. Это все только начало, они только разыгрались и даже и близко не насытились. Конечно, этого и следовало ожидать.
Герольд почти не глядя распускал шнуровки, расстегивал ремни, обнажая наконец-то Дейнерис, вытаскивая из плена черного глухого одеяния ее тело — мраморное совершенство, сияющее в свете свечей и переливающееся внезапными золотыми узорами. Десмера смотрела на них как зачарованная и не в силах совершенно была отвести взгляд от разворачивающегося перед ней действа. Королева совершенно переменилась, как только его руки ее коснулись — вся стала мгновенно податлива и нежна, послушна его воле и это не было сиюминутно надетой на себя ролью — она и правда с ним была такой. Сама развела перед им бедра, охнула тихо, когда он под колено ее ногу подхватил и себе на плечо закинул, провел языком от колена вверх по внутренней стороне бедра и прильнул губами к разгоряченной плоти между ног, целуя ее там так медленно и нежно, как наверное только невесту перед алтарем целуют, а может даже и в молитвенном экстазе приникают губами к статуе Девы. Десмеру передернуло от такого святотатственного почти сравнения, потому что и впрямь было в этой ласке что-то неправильное, словно вкладывался в нее некий потаенный смысл, искажающий и порочащий привычное и безопасное. Дейнерис выгнулась, застонала громко и сразу почти откинулась на спину, тяжело дыша, хватая ртом воздух. Он не выпустил ее и не остановился, а только крепче перехватил под бедра, сдерживая бьющую ее крупную дрожь и не обращая внимания на судорожные всхлипы, вырывающиеся из ее горла. Она повернула лицо к Десмере и распахнула глаза — черные, сияющие глянцем расползшегося на всю радужку зрачка, Десмера бы отвела глаза, а может и вовсе бы вскочила и отошла отсюда, только вот рука унизанная привычными кольцами поползла по постели в сторону Десмеры незаметно, нащупала растрепанную косу, змеей свернувшуюся рядом, и коса эта была немедленно накручена на руку оборота так в три, не меньше и когда за косу потянули бежать и отводить глаза было уже поздно. Как-то незаметно Герольд выпустил ее из рук и Дейнерис опутала Десмеру крепкими объятьями, снова захватила ее в пьянящий поцелуй, выпустив наконец косу из крепкой хватки.
— Можно все, что захочешь, — шепнула ей королева, — я вся твоя.
Последние остатки стыда сгорели и осыпались пепельными лепестками от этого тихого и страстного шепота и руки Десмеры огладили волшебное тело, губы сами собой прижались к гладкой коже, заскользили по странным золотым узорам, природу которых она может быть когда-нибудь и захочет понять, но точно уж не сейчас. Кожа Дейнерис была удивительно гладкой, будто туго натянутый атлас, а еще ужасно горячей. Десмера как-то сама собой потянулась губами чуть ниже узкой полоски серебристых волос, прошлась языком по удивительно гладкой жемчужно-поблескивающей влаге, безотчетно копируя Герольда и его ласки, ей захотелось вдруг выжать из Дейнерис точно такую же реакцию, увидеть хоть ненадолго ее по-настоящему податливой и расслабленной, только уже с собой. Но Дейнерис не была с ней такой, не откидывалась на спину, не закрывала глаз, как несколько минут назад, а смотрела на все вкрадчиво из-под ресниц, кусала губы, срывалась иногда в стоны, все происходящее ей очевидно нравилось, но вот отпускать себя она никак не желала. Чуть припухшие ее от постоянных прикусываний губы неслышно почти обронили короткое:
— Давай уже, пока я не заскучала.
Десмера не успела даже голову поднять, как на бедра легли его руки, уверенно дернули ее на себя и чуть вверх, испуганно обернувшись, она встретилась с его безмятежным взглядом и неизменной усмешкой в уголках губ, которая как бы говорила «ну сейчас-то что?». Да ничего уже собственно говоря… действительно, это до того как она поддалась на их чары можно было бы еще дергаться, отшатываться в омерзении, выкрикивать оскорбленно «да за кого вы меня принимаете?!», а сейчас и впрямь как-то уже смешно и нелепо чему-то противиться. Отвернувшись от него Десмера немедленно наткнулась на насмешливый прищур королевы из-под ресниц и… он звонко и сильно хлопнул ее по ягодице, просто ладонью, но так ужасно болезненно, что кожу будто обожгло и неприятная колючая волна разлилась по телу, Десмера взвизгнула от неожиданности, а потом уже вскрикнула, когда в нее резко вошел его член. В низу живота снова стремительно начал спутываться и затягиваться крепкий узел, с каждым его движением в ней обострялись почему-то все ощущения, а внутри она и вовсе приобрела какую-то совсем уж адскую чувствительность, почти невыносимую. Дейнерис приподнялась ей навстречу, пальцы ее цапнули Десмеру за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза, не давая уронить голову и раствориться в ощущениях, она впитывала каждый ее стон и каждый судорожный вздох.
— Да, он умеет заставить чувствовать, — мурлыкнула королева и язык ее скользнул по губам Десмеры, раскрывая, но целовать ее она не спешила — так и скользила языком по кромке ее губ, дразня намеком на поцелуй.
Волосы на затылке прихватили, больно цепляя кольцами, дернули резко вверх, заставляя прижаться спиной к его груди и сразу же стало ощутимо его сильное сердцебиение, а после вообще все чувства исчезли и все заволокло пеленой страха — в его руке был кинжал, чье острое лезвие прижалось и почти вцепилось уже в ее горло. Десмера инстинктивно дернулась и сразу же пискнула панически что-то неразборчивое и замерла.
— Тихо! — рыкнул он негромко, словно в бою приказ отдал и со смешком добавил: — Вытаскивать из огня, чтоб потом в постели прирезать как-то странно, не находишь? Так что расслабься и не дергайся. Научись уже хоть кому-то доверять.
Десмера почти не дышала. По груди стекала тонкая струйка крови — порез от ее неосторожного движения. Держал он ее крепко, кинжал к шее прижимал еще крепче, вторая его рука чуть придерживала ее за бедро. Он так и был в ней, хоть и не двигался. Только вот все ее желание исчезло, стерлось, будто и не было никогда.
Лица его она не видела, зато лицо королевы было перед ней — взбудораженное, пылающее румянцем, она все время облизывала губы, словно у нее во рту резко пересохло от сильнейшего возбуждения и смотрела она сквозь Десмеру — на Герольда.
Он почти неощутимо качнул бедрами, словно проверяя, можно ли и не дернется ли она снова вперед, вспоров сама себе горло и когда понял, что Десмера и не дышит почти — сорвался уже не сдерживаясь и не осторожничая, вбиваясь в ее тело сильными и жесткими толчками, причиняя странно-приятную боль и вызывая внезапный всплеск нового желания.
Королева зачарованно смотрела на алую полоску крови на теле Десмеры, протянула руку и самые кончики дрожащих пальцев прикоснулись и пробежались быстро к месту пореза и оттуда повели алую линию вниз — между полушариями груди к солнечному сплетению и сразу же по кровавой полосе пополз медленно язык, слизывая кровь…
Окатив ледяной волной ужаса мелькнуло в голове страшное видение, будто кто его ей подбросил со стороны в мысли, настолько оно было яркое и совершенно точно не ее — короткое и безжалостное движение его руки, отточенное, выверенное — и ее располосованное горло. Поток крови — густой и темной, хлынул на мраморную белизну тела Дейнерис и она под этой жуткой кровавой волной выгнулась вся, застонала и наконец-то сделалась открыта и отдалась по-настоящему…
Десмера сморгнула, прогоняя жуткое видение. Острие вжалось сильнее, стремясь прорезать так глубоко, как только возможно. Десмера не успела ничего подумать, кроме панического и детского совсем «мама!», как все переменилось и закончилось — она лежала, отброшенная почти на край широкой кровати, кинжал и вовсе улетел куда-то в полумрак комнаты, судя по звуку прочно и глубоко вонзившись в какую-то поверхность, а королева обвисла на руках Герольда, лепетала что-то сбивчиво ему в губы, хлопала невинно ресницами, а он покрывал поцелуями ее лицо и окровавленные руки, гладил по волосам дрожащими руками, почти напевал ей что-то тихонько, наконец рассмеялся и прижал к себе крепко.
Десмера в ужасе ощупывала горло — под руками было липко и скользко. А еще больно. Порез был неглубоким и совсем неопасным, но от того не менее болезненным. На нее начало наконец накатывать понимание всего здесь произошедшего и вместе с пониманием неизбежная паника, а дальше ожидаемый вполне порыв немедля вскочить и бежать отсюда со всех ног. Конечно убежать ей не дали, а поймали сразу с двух сторон при малейшей попытке подняться, зажимая в тесных объятьях. Герольд нашептал как всегда успокаивающей ерунды, которая вылетала из памяти мгновение спустя после того как была произнесена, запомнилось только чуть виноватое:
— Ну кто знал, что ты порежешься? Вот ее и повело… Но я же успел!
Еще были глаза королевы — смешливые и спокойные уже, без страшных алых искр, тлеющих в зрачках. И ее же тихий шепот-обещание:
— Больше никаких ножей. Никто никого не режет, не душит и прочего вреда тоже не причиняет. Неужели и правда испугалась?
Ну и конечно же они увлекли ее в неизбежное продолжение безумной ночи, которая в итоге вся спуталась у нее в голове и при всем желании уже она бы не смогла восстановить хоть в каком-то относительном порядке воспоминания о происходящем. Перепутались чувства и ощущения — слишком много всего, слишком хаотично и непредсказуемо было поведение этих двоих, про их фантазии и говорить не приходилось — раньше Десмера не представляла даже, что так вообще можно, уж не говоря о том, чтобы на себя примерить. Время шло, а они все не останавливались — выматывали, иссушали, выпивали полностью, опустошая и оставляя без сил, в какой-то момент многократно переживаемое наслаждение обернулось уже пыткой. Глаза наполнялись слезами. Разум не выдерживал происходящего. Хотелось все прекратить. Вот прямо сейчас. Только они ничего прекращать и не думали даже и у Десмеры мелькнула фоном мысль о том, как они вообще друг друга выдерживают в таких количествах и что с ними не так? Потому что с ними совершенно определенно что-то было не так.
Она рванулась из рук уже сама не понимая чьих — не выпустили. Рассмеялись. В глаза заглянул Герольд, обронил короткое:
— Почти готова.
— Тогда финальный штрих? — послышался смешливый голосок королевы.
Он разомкнул ей губы членом, почти сразу погружаясь глубоко, преодолевая сопротивление дрогнувших стенок горла и перекрывая дыхание. Десмера распахнула широко глаза и до нее долетел снисходительный совет от Дейнерис:
— Горлышко расслабь, дыши носом и все получится.
Либо королева издевалась, либо Десмера что-то не так делала, потому что ни черта не помогало! Она задыхалась, из глаза текли слезы, а Герольд ничем ее положения не облегчал, разве что давал иногда хлебнуть воздуха… все это происходило с внезапно отталкивающими звуками — хлюпающими, всхлипывающими, влажными, громкими. Десмера зажмурила глаза так сильно, что даже больно стало — так ей было мучительно стыдно, такой внезапно грязной она себя ощутила. Челюсти неприятно сводило, мыслей уже почти не было, кроме одной — о том сколько же они еще могут продолжать и способны ли вообще остановиться.
Когда все закончилось она бессильно рухнула на постель, глотая наконец беспрепятственно воздух и ощущая на губах скользкую пленку семени, чуть горьковатый вкус и внезапное свое безразличие к последнему факту.
Кто-то из них щелкнул пряжками, расстегивая и распуская петли ремней, стягивавших крепко за спиной ее запястья…
Прозвенел как-то особенно пошло и цинично голос Герольда, видимо отвечающий на фразу королевы, которую Десмера не расслышала:
— Зато мыслей было передумано! Жуть! Нежная и хрупкая, надо осторожнее, не сможет, не выдержит, не привыкла…
Ответом ему был смех королевы. Она склонилась к Десмере, заглядывая в глаза и вкрадчиво поинтересовалась:
— Так может мы продолжим?
— Нет! — вырвалось у Десмеры раньше чем она успела осознать сказанное.
От их хохота затрепетали огоньки свечей.
— Шучу я, — с обезоруживающей улыбкой призналась королева, — ну ничего же страшного не случилось… ну поигрались чуть-чуть, ну может немного излишне на первый раз… но не смертельно же! Спи! — склонилась и поцеловала в висок.
Дальнейшее их внимание было направлено только друг на друга — сплелись в крепких объятьях, о чем-то перешептываясь и напрочь позабыв о том, что кто-то еще в мире есть кроме них двоих.
Десмера прикрыла глаза, так и не найдя в себе сил даже приподняться и прикрыться чем-то, так и выключилась, распластавшись обнаженным телом по растерзанной постели.
Свечи оплывали восковыми слезами и почти умирали, догорая, когда она открыла глаза, сколько прошло времени сказать не могла, но за окнами все еще было темно, хотя уже начинали угадываться первые признаки приближающегося рассвета. Первое, что Десмера почувствовала — боль, разливающаяся по всему телу и расцветающая разными оттенками. Болело все тело, ныло, кричало буквально каждой клеточкой, протестовало против любого, самого мелкого движения. Следы безумной дикой ночи пылали снаружи и внутри, обещая через несколько часов раскрыться уже в полную силу синяками, ссадинами и кровоподтеками, а еще конечно же порезами, царапинами, отпечатками укусов и чрезмерно страстных поцелуев и всех несдержанных бесчисленных движений внутри нее. Десмера подумала с ужасом, что наверное ей придется ближайшие недели укутываться в самые закрытые платья. Второй мыслью пришел запоздалый вопрос — что это вообще было и как она подобное допустила? Почему позволила творить с собой то, что и не каждая шлюха в борделе позволит? Ее словно опоили чем-то или заколдовали — иного объяснения она не находила, настолько диким казалось сейчас все случившееся. Ну не могла она сама и добровольно на все это согласиться… только ведь она согласилась. И сама, своей волей, с головой в этот омут рухнула, потому что не будь на то ее желания и согласия — они бы ее не втащили в свою постель, почему-то в том она была железно убеждена.
Десмера отмахнулась от назойливых мыслей о своей, как ни крути, испорченности, которая непонятно откуда в ней взялась и вот так внезапно расцвела буйным цветом, потому что мысли эти были ей до крайности неприятны, они обнажали нечто такое в ней самой, что признавать не хотелось, потому все неугодные мысли были изгнаны прочь. Она приподнялась, превозмогая тянущую боль, осмотрелась и поняла, что она одна, а вот в соседней комнате явно что-то происходило, судя по звукам оттуда доносящимся. Она не собиралась туда идти, не было в ней такого желания и интереса не было, пока не раздались оттуда звон, грохот, стук, лязг и сразу за ними — громкий женский вскрик. Тогда Десмера поднялась и на цыпочках прокралась в полумраке к двойным резным дверям, они хоть и были закрыты, но резьба делала эту преграду между комнатами номинальной, потому что сквозь вырезанные искусно цветы и листья было все прекрасно слышно — протяжные стоны, негромкие вскрики и характерные шлепки влажных разгоряченных тел. Когда она подкралась к резным дверям и заглянула в прогал из двух изогнутых листьев, то узрела картину совсем не удивительную и вполне даже ожидаемую — жуткий беспорядок из рассыпанных по полу предметов, сметенных видимо одним широким и сильным взмахом со стола, а на столе выгибающееся тело Дейнерис, конечно же в объятиях Герольда. Прикрытые глаза, стоны, блестящие от пота тела, отливающие золотистым в ярком пламени свечей — все тоже вполне ожидаемо. Влажные волосы змеились по их коже почти одинаковыми серебряными росчерками прядей. И еще была кровь. Опять. На это раз по груди, рукам и плечам Герольда была рассыпана сеть мелких тонких порезов, словно чья-то рука быстро-быстро пробежалась самым кончиком кинжала расчерчивая едва ощутимыми царапинами… что ж за зацикленность у них такая на крови? Откуда вообще могло взяться странное это умопомрачение, только им двоим сладкое и понятное…?
Десмера продолжала смотреть во все глаза — они были другими совсем сейчас, не такими как до этого — с ней, и глядя на них, да что уж там, откровенно подсматривая за ними, Десмера наконец явственно увидела, что же с ними было не так — у них почти не было эмоций, когда она была с ними, все ими переживаемое сводилось к банальному телесному и не затрагивало почти души, разве что самые низменные струны. Играли, кривлялись, шутили, наслаждались вкусной добычей, попавшей им в руки. Сейчас же они просто занимались любовью, растворившись целиком в моменте настоящего. Они же любят друг друга, поняла Десмера, любят так сильно, что надышаться и наглядеться друг на друга не могут, они же суть и смысл бытия друг для друга и никто им в целом мире не нужен и неинтересен по большому счету… тогда зачем им все эти игры с кем-то третьим? Вопрос без ответа.
Надо было наверное уйти, лечь обратно в кровать и постараться уснуть, потому что это явно не для ее глаз зрелище, как и вообще ни для чьих, но Десмера прилипла к этой проклятой прорези в двери и никак не могла отвести от них взгляд. Дейнерис изогнулась совсем уж немыслимо, казалось, что надломится сейчас в пояснице, захлебнулась в хриплом срывающемся крике и руки ее беспорядочно забились, отталкивая его и что-то шепча, словно в бреду, неразборчивое. Он среагировал почти сразу — замер, последний раз с силой толкнувшись в нее, вызвав этим движением почти беззвучный крик и широко распахнутые глаза — и вышел из нее, тяжело дыша, пошатываясь и отступил на шаг. Она медленно тряхнула головой, словно сбивая тень наваждения, начала сползать со стола, потянувшись к нему в зримом мире лишь телом, а в незримом — всей своей сущностью, что-то тихо шептала, почти падала, словно сил совсем лишилась. Из всего потока ее шелестящего шепота до слуха Десмеры долетело только почти умоляющее «нет, позволь мне». Она прильнула к нему и поскользила вниз по его телу, размазывая руками и губами тонкие потеки крови, попутно слизывая их — он же совсем низко опустил голову, а руки завел наверх, переплетая пальцы крепко на затылке, давая ей полную свободу действий, а она все скользила и скользила вниз по нему, пока не уперлась лбом в рельефный панцирь пресса, а губами в головку возбужденного члена. В этот момент Десмера поняла, что про увиденное никому и никогда не расскажет даже под пыткой, потому что Дейнерис ее из мертвых поднимет, если потребуется, и снова убьет, уже сама, сделав это самым жутким способом из всех возможных. Потому что никто и никогда не должен видеть королеву на коленях, пусть даже и перед любимым и знать даже о том никто не должен. Но как же она его ласкала! Десмера зажала себе рот ладонью, заглушая непроизвольный возглас она и сама не знала толком что выражающий… губы Дейнерис обхватывали так нежно, так сладко ласкали его возбужденную плоть, вытаскивая из него целый поток несдержанных стонов и вывели наконец видимо на самую острую грань, откуда он сорвался и бессильно почти покачнулся вперед, хватаясь руками за край стола. Дейнерис же окончательно видимо обессилев начала сползать совсем, еще немного и расстелилась бы у него под ногами — он не дал ей это сделать, склонился, поймал, подтянул к себе и приник к ней поцелуем, слизывая и сцеловывая с ее губ потеки своего же жемчужно поблескивающего семени. Когда поцелуй прервался, подхватил на руки — так осторожно и бережно, что дыхание перехватывало, казалось такая острая пронзительная нежность просто невозможна, но вот она — прямо перед глазами была. Дейнерис доверчиво прижалась к нему, голову на плечо ему откинула — трогательно беззащитная и такая настоящая и живая в эти моменты. Чуть пошатнувшись, потому как видимо даже его железная выдержка иногда давал сбой, Герольд медленно покинул комнату, унося ее в сторону купальни…
Десмера смотрела им вслед сквозь резные двери и чувствовала, что вот прямо сейчас, в этот самый момент лишилась сердца, влюбилась смертельно и навсегда — в нее. В Дейнерис. О том, что это дико, странно, непонятно, неестественно даже — она не думала, не в состоянии была. Да и не имело все это никакого смысла, потому что какая разница, когда сердце уже бьется в руках королевы, которая о том и не подозревает даже?
— Потом. Я подумаю обо всем потом, потому что сейчас я просто с ума сойду, — проговорила она самой себе негромко и так же на цыпочках прокралась обратно, упала на кровать, закуталась в простыню, замоталась как в кокон и почти сразу уснула.

Мальчик был совсем еще маленький, не старше пяти лет. Большеглазый, симпатичный и очень напуганный. Детские ручки цеплялись за ее платье, в зеленых глазах дрожал панический животный ужас.
— Бежим! Пожалуйста, бежим отсюда! — умолял ее детский дрожащий голосок. — Это злое место, давай уйдем! Давай уйдем прямо сейчас! Я не хочу! — выкрикнул чуть не плача и совсем тихо прошептал: — Не отдавай меня… пожалуйста…
— Не отдам! — пообещала Десмера, почему-то испытывая необъяснимое желание защитить.
Ухватила ребенка за ручку и они пошли по длинному извилистому коридору, который казался бесконечным. И ни единого поворота или двери, лишь грубо обтесанный камень со всех сторон, неровный пол, невнятный зеленоватый свет откуда-то с потолка и тягостное ощущение приближающейся опасности. Невольно она ускорила шаг, после и вовсе перешла на бег, словно в спину кто-то подталкивал. Ребенок за ней не поспевал и она остановилась.
— Давай я тебя на руки возьму? — стараясь не сильно дрожать голосом, проговорила. — Так быстрее будет.
Мальчик кивнул, тараща на нее глазищи и когда она его подхватила, сразу обвил руками ее шею доверчиво. Десмера побежала, подгоняемая в спину все тем же страхом, который разрастался в ней с каждым мгновением. Где-то далеко позади нарастал неясный шум, нагонял, приближался, множился и наконец малыш на ее руках шепнул обреченно над ухом у нее:
— Мы не успели. Она здесь.
Десмера заметалась в панике пытаясь найти выход, которого не было. Обернулась назад, встречая неведомую опасность и застыла, оцепенела в немом ужасе — на них несся поток ревущего алого почти пламени. Десмера инстинктивно присела, прижала к себе ребенка, зажмурилась, готовясь принять неизбежное…
Воющая стихия скрылась в каменных глубинах, а Десмера поняла, что осталась невредима, платье тоже было целым и кончики волос даже не опалило.
Руки только были вымазаны в густой жирной саже и присыпаны пеплом, а на неровных острых камнях под ногами — обгорелые детские кости.
Десмера закричала, прижимая ладони к щекам и пачкая лицо угольной чернотой. Крик ее пролетел под мертвыми сводами, наполняя каменный лабиринт отчаянием и бессилием.

Глаза открылись. Непонимающе обвели пространство вокруг, ничего не видя поначалу. Потом зрачки уловили яркий солнечный свет, заливающий приятным теплом комнату. Сон, просто кошмарный сон.
Десмера почувствовала на себе пристальный взгляд, словно прошивающий ее насквозь, перевела глаза туда, где был источник этого взгляда и вздрогнула — Искорка. Это дивное золотоволосое дитя, привезенное королевой из Эссоса, ее приемная дочь. Сидела на самом краешке кровати и смотрела неотрывно, похожая на чудесную творение, вышедшее из рук гениального кукольника. Как всегда одета в пышное платье, правда сегодня вся ее воздушная нежность была черного цвета — редкое явление, обычно Дейнерис наряжала ее во все цветное, мерцающее, переливающееся. Правда и в черном Искорка выглядела все той же волшебной очаровательной куклой, разве что чуть более строгой чем обычно. Десмера укорила себя за свой страх — нашла кого бояться! Всего лишь ребенок, прибежала искать королеву, а тут вместо нее другая женщина — вот и уставилась в удивлении, сама наверное испугавшись. Десмера улыбнулась.
— Ты чего тут, детка? Ищешь свою мать? Ее здесь нет.
— Нет, — прозвенела девочка, тряхнув кудряшками, — я знаю где она. Я к тебе пришла. Больно? Почти везде? — пытливо заглядывая в глаза спросила она.
— Откуда ты… — начала было Десмера, но вспомнила вовремя, как странное это дитя на ее глазах царапины от розовых шипов Герольду с предплечья смахнула небрежно, лишь погладив легонько ладошкой. — Больно, — подтвердила она.
Больше девочка ничего не сказала, взмахнула ресницами и прикрыла глаза, потянула к ней руки, обвитые тонкими золотистыми цепочками хитрого плетения, которые в свою очередь были унизаны крохотными подвесками, изображавшими разных зверей и птиц. Ничего больше и не было — никаких зрелищных трюков и фокусов, которые неизменно сопутствовали каждому шарлатану, приписывающему себе владение магией — эта девочка и правда ей владела и в трюках не нуждалась, потому и не происходило вообще ничего, а боль меж тем отступала постепенно, все повреждения затягивались, следы прошедшей ночи стирались бесследно, один за другим, пока не стерлось все.
Искорка распахнула глаза и внимательно посмотрела, все тем же застывшим кукольным взглядом. Десмера хотела поблагодарить, но тоже вовремя вспомнила, что почему-то этого делать было нельзя и лишь улыбнулась, чуть склоняя голову.
— Малыш, давай ты сейчас выйдешь на время, мне нужно одеться, — заговорила она снова, — а после я отведу тебя к королеве.
— Нет, — снова тряхнула Искорка золотом волос. — Нам к ней сейчас не надо. Я не закончила.
— Не закончила… что? — неуверенно уточнила Десмера, она всегда немного терялась с этим ребенком, слишком уж она была необычной, такими дети обычно не бывают, но Искорка была ребенком Дейнерис, пусть и приемным и это объясняло если не все, то многое.
— Я пришла спеть колыбельную твоему ребеночку, — внезапно выдала Искорка невозмутимым голоском.
Десмера почти вскрикнула, так неожиданны были слова девочки. Конечно взяла себя в руки, соображая, что скорее всего ребенок что-то услышал из разговоров Дейнерис и Герольда, конечно же сегодняшних утренних, а может быть и сказали даже ей, что у леди будет малыш. Десмера же себя сама сейчас накручивает и нагоняет страх, после кошмарного сна.
— Ему пока не нужны колыбельные, милая, он еще не родился, — улыбнулась она.
— О, нет! Как раз сейчас и надо петь колыбельную! — взмахнула своими ресничищами Искорка. — А после уж поздно будет.
— Маленькая, давай мы… — начала было Десмера.
— Давай я просто спою! — проговорила Искорка и удивительно похоже на Дейнерис сощурила глаза, явно ее копируя. — Это же не страшно… всего лишь колыбельная.
Обвитые золотом ручки потянулись к Десмере, девочка прильнула к ней, укладывая голову на живот и запела — Десмера растерянно ждала. Ну не вырываться же ей из рук маленькой девочки! Смешна и сама мысль о таком.
У Искорки был удивительно красивый голосок, мелодичный, мягкий, с красивыми серебристыми переливами на высоких нотах. Язык колыбельной был Десмере незнаком, а сама колыбельная была печальной и гипнотической какой-то, обволакивала и почти что в транс погружала, наверное и должны колыбельные такими быть, ведь их цель не развеселить, а успокоить и усыпить.
Пение смолкло. Искорка поднялась и громадные глаза ее, в обрамлении пушистых ресниц, заинтересованно посмотрели на Десмеру. Она словно чего-то ждала. Будто наблюдала. Десмера, которую чуть в сон не сморило от ее колыбельной, не знала что и сказать и тоже молча смотрела на девочку, подмечая невольно детали — цвет глаз определить невозможно, в ее радужке словно бы для всех существующих цветов и оттенков глаз нашлось место, все цвета сразу и одновременно полное отсутствие цвета. Искорка была красива настолько, что казалась местами нереальной, несуществующей, плодом воображения, восхитительной грезой… интересно, какой она станет когда вырастет? Будет такая же поражающая в самое сердце красотой женщина или вся невыразимая прелесть останется в детстве?
Из размышлений ее выдернул голосок Искорки:
— Сейчас начнется. Потерпи. Это недолго, хоть и неприятно…
— Что? Ты о чем, малыш? — Десмера смотрела и не понимала.
Искорка же сорвалась с места и вылетела в соседнюю комнату, оттуда — в коридор и там громко зазвенел ее голос, усиленный каменным эхом:
— Мейстера! Скорее, скорее! Позовите мейстера! У миледи кровь! Ах, поторопитесь, прошу вас!
Что? Какая кровь? О чем она говорит…?
Десмера даже почти успела додумать свою вопросительную мысль.
Низ живота прорезало острой болью, словно вонзили кинжал и провернули. Горячее что-то разлилось под ней, выплеснувшись изнутри. Враз онемевшей рукой Десмера медленно, будто плыла в густом тумане и плохо видела очертания окружающих предметов, отодвинула одеяло, после так же медленно откинула простынь — на белом разливалось яркое алое, расплывалось и росло, каждый новый всплеск боли сопровождался выплеском крови. Неприятно влажно захлюпало, когда Десмера продираясь сквозь головокружение, поднялась, держась руками за низкие пузатые столбики по углам кровати. На пол сразу же выплеснулось красное и вместе с кровью выскользнули из нее какие-то жуткие сгустки, почти что черные, дрожащие как желе и плюхнули в лужу крови, разбрызгивая страшные капли. Боль не выпускала ее из крепкой хватки, заставляя сворачиваться и сгибаться. Она старалась не сорваться в крик, но боль была сильнее чем она и крики выплеснулись из ее рта, почти как кровь из лона.
Нежданная и непредвиденная проблема была решена. Десмера прощупывала саму себя на предмет чувств и находила лишь одно и оно ее ужасало, она пыталась от себя оттолкнуть это чувство, оно неправильным было, непростительным, так было нельзя и она не хотела быть вот этой вот ужасной девушкой, но это была она. И единственно доступное ей чувство было облегчение. Освобождение.
Надо было бы плакать наверное, но вместо слез из нее вырвался смех. Ох, как они все славно придумали! Ох, демоны! Ох, славные нечистые их души! И правду ведь сказали — не упрекнуть и словом. Действительно сами решили все, почти ни во что ее не вовлекая. Почти. Десмера мысленно им поаплодировала. Как по нотам все! Отвлекли, заиграли, втащили в бешеный вихрь эмоций и под шумок незаметно и изящно решили свою проблему.
Вбежал мейстер, за ним служанки, все они сразу запричитали, закудахтали что-то горестное, кажется переживая все вместе те самые чувства, которые вроде как полагались ей… пускай стенают, главное, чтобы не громко. Десмера прикрикнула на них на всех и как только они резво все перешли на полушепот, забыла о них.
Десмеру сейчас занимали вещи куда более важные — сияющий солнечный день заволакивался липкой паутиной тьмы, она тянула к ней свои щупальца, звала и на сей раз кажется дозвалась. И спасительной розы под рукой не оказалось, впрочем роза бы сейчас Десмере уже не помогла, да и не хотела она помощи, делая бесстрашно шаг во тьму, отдаваясь на волю ее убаюкивающей бархатной мягкости и впуская ее в себя, смешиваясь с ней наконец вполне осознанно и добровольно.
Безусловная вера, о которой уже не раз говорилось, себя оправдала полностью — все действительно было хорошо. Как она и обещала.

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2020-10-16 05:44:54)

Ловушка восприятия через ПОВы)) Мы до этого Джона видим из его головы почти все время, а тут вот глазами Десмеры. Боится она его, а у страха как известно глаза велики, а Дени намеренно краски сгущает. Хотя она и правда наверное его на все считает способным и у нее есть к тому причины...
Ну и сама Десмера тоже на него влияет не лучшим образом, про них еще будет в дальнейшем, тут как говорится: если вам кажется, что все по Фрейду - то вам не кажется))

Дени, какой мы ее знали до воскрешения конечно так никогда бы не сделала, но смерть сильно меняет людей(( Ну и ее карманный демон Герольд, который всегда и во всем поддерживает тоже не способствует зарождению сомнений о правильности тех или иных поступков.
Вообще Дени и Бран тут по сути отработали за дьявола, каждый в своем временном отрезке, благополучно  помогли рухнуть девочке на темную сторону.

Как раз, чтобы бесплодной не оставить и задействовали магию Искорки, так что все с ней норм в плане физического здоровья))
А сама Десмера... куда она собсно денется? Она и не хотела этого ребенка, смирилась просто. Она вообще удивительно сильная девушка, столько всего прошла и пережила и это переживет. Ей уготована важная роль в дальнейших событиях и для этого она нужна мне живая, здоровая, несломленная и в своем уме, так что переживет))

уже традиционно текст главы не впихнулся в одно сообщение)) продолжение главы 11))

Ужин подходил к завершению. Бран бросил взгляд на восхитительно воздушный персиковый пирог, поданный на десерт. Сладко-фруктовый аромат плыл по комнате, но Брана совсем не привлекал. Он бы предпочел брусничный — терпкий и свежий вкус, тягучая сдержанная сладость, а в сердце ее легкая горчинка. Брусничный пирог напоминал о доме и о том времени, когда мир вокруг был безопасен и наполнен чудесами. Как-то раз леди-мать позволила им есть тот самый брусничный пирог руками, чем он, Арья и Рикон с радостью воспользовались. Арья немедленно нарисовала себе алые усы и начала корчить смешные рожицы, малыш Рикон закатывался в счастливом смехе, глядя на нее. Санса конечно же разрешение немного побаловаться проигнорировала и продолжила пилить пирог крохотным ножичком, накалывала на тоненькую ажурную вилку отрезанные кусочки и изящным движением отправляла в рот. Вот всегда она такой была, наверное даже в младенчестве материнскую грудь сосала с соблюдением всех правил этикета, а насытившись промокала крохотный ротик кружевным платочком и вежливо лепетала, едва выговаривая слова: «Благодарю за ужин, маменька». Мать тогда тепло улыбалась, на них глядя, а отец смеялся так, что слезы на глаза выступили, он утирал их тыльной стороной ладони, а они снова и снова набегали ему на глаза, потому что он никак не мог прекратить смеяться… Счастливые слезы — от смеха. Счастливое время — утраченное, не повторить.
Ноздри резануло ароматом острой прохлады — мятный чай. Еще один повод ностальгически вздохнуть. Мятный чай часто заваривали в Винтерфелле, там для этого использовали пузатые глиняные кувшинчики, было вкусно и уютно. Здесь чай заваривали в высоких и стройных фарфоровых чайниках с позолотой, которые Брану не нравились, несмотря на всю их вычурную красоту. Смешливая девушка с озорным взглядом принесла для сира Давоса подогретого вина. Сам Бран вина не терпел и обычно на королевских трапезах оно не присутствовало, но для сира Давоса делалось исключение — последний год он все мучился горлом, заходился приступами удушливого кашля, который подолгу не останавливался, а подогретое вино с добавлением каких-то целебных трав помогало, это конечно же неугомонный Сэм вычитал в каком-то очередном пыльном фолианте.
Давос чуть приподнял кубок в сторону Брана, слегка склоняя голову — обычное его проявление благодарности, что король помнит о его недуге и позволяет нарушить немного устоявшееся правило. Бран улыбнулся в ответ. Не трудно помнить о таком и проявить необходимую заботу. Не трудно принести извинения, если был груб или не прав, даже если ты король. Не трудно сказать слова поддержки. Выбор — вот это трудно. Неподъемная ноша, которую надо раз за разом взваливать себе на загривок и тащить, клонясь к самой земле от тяжести. Не бросить и не передать никому. Только нести в полном одиночестве.
— Сир Давос, — пора было начинать о деле, — насколько мне известно, королевский флот вполне неплохо себя чувствует. А достаточно ли у нас кораблей для осады? Например, острова. В самое ближайшее время.
— Смотря какой остров, ваша милость, — Давос выглядел малость огорошенным, явно не ждал такого вопроса. Впрочем собрался быстро и пустился уже в размышления: — Я так полагаю речь про Арбор? Ожидаемо, учитывая, что лорд Редвин открыто перешел на сторону противника… Не стану вас обнадеживать, ваша милость, у Арбора тоже есть флот и немалый, так что…
— Речь не об Арборе, — сдержанно улыбнулся Бран. — Я хочу, чтобы вы взяли в осаду другой остров. Драконий Камень. Это осуществимо?
— Вполне осуществимо, — пробормотал Давос механически, выглядя еще более пораженным.
— Тогда сделайте это. Чтобы ни туда, ни оттуда — никто! Чтобы и муха не пролетела! — Бран негромко пристукнул кулаком по столу и глаза его азартно сверкнули.
— Ваша милость, я ни в коем случае не ставлю под сомнение вашу мудрость или правильность ваших решений, — начал голосом мягким и вкрадчивым Давос, придя в себя, — но все же попрошу объяснения. Осадить Драконий Камень силами королевского флота вполне реально. Как вы сказали? Чтобы и муха не пролетела? Муха может и не пролетит, а вот дракон — другое дело. Ну посмотрит она пару дней на нас, а после просто выберет ночку потемнее, поднимет Дрогона в небо и у нас больше не будет флота. Так зачем?
Бран неслышно вздохнул. Ожидаемые слова и вопрос. Разумные и правильные рассуждения. Давос всегда был умен, практичен и умел говорить неудобные вещи максимально деликатно.
— Друг мой, вы ведь уже видели не раз результаты моих решений. Странных решений, если выразиться мягко. А если честно, то откровенно безумных решений. На первый взгляд.
— Видел конечно, — смиренно признался Давос, — и имел возможность убедиться лично, что решения принимаемые вашей милостью стоит оценивать по их результату. Это решение — одно из таких? Странных?
— Да, сир Давос, это одно из тех самых решений, — подтвердил Бран. — И можете мне поверить — она не сядет на дракона и не станет жечь корабли. У нее есть серьезные причины не делать этого. А мы получим кое-какие важные преимущества, если запрем ее на Драконьем Камне на нужное время. Какие именно пока сказать не могу, уж простите. Всему свое время.
— Тогда у меня только один вопрос — до какого момента следует держать осаду? — поинтересовался Давос, по всем остальным вопросам видимо пришедший в согласие с самим собой.
— Думаю, что два-три месяца будет вполне достаточно, — ответил Бран немного подумав. — Мы за это время получим так необходимое нам преимущество, а она не успеет озвереть до такой степени, чтобы начать жечь все, что горит. Завтра же начинайте подготовку, сир Давос. Затягивать с этим нельзя.
— Позвольте тогда мне удалиться, ваша милость, час уже довольно поздний, а мне рано подниматься. Морские дела следует начинать на рассвете, а лучше бы и за час до него.
— Конечно идите, друг мой, — лучезарная улыбка осветила лицо Брана. — И удачи вам в вашей миссии.
Давос откланялся.
Тирион, молчавший все время пока король разговаривал с мастером над кораблями, шумно выдохнул.
— У вас тоже сомнения? Вопросы? Слушаю вас, лорд десница, — милостиво предложил ему Бран высказаться.
Тирион повертел в руке двузубую вилку, звякнул ей о край тарелки, собираясь с мыслями.
— Сомнений у меня нет, ваша милость, а вот вопрос имеется — о каком преимуществе шла речь?
— Лорд Тирион, — чуть сварливо проворчал Бран, — вы ведь всегда были умны, а спрашиваете всякую ерунду… Вы ведь провели рядом с Дейнерис достаточно много времени и успели неплохо ее узнать. Так ответьте, полагаясь на это знание, что она предпримет в случае осады Драконьего Камня?
— Я лишь думал, что неплохо ее узнал. Штурм столицы избавил меня от этой иллюзии. Когда она продолжила жечь город после звона колоколов, я понял, что никогда не знал Дейнерис Таргариен. Скажу больше — в тот день я впервые увидел ее, если вы понимаете о чем я.
— Понимаю, — кивнул Бран, — но все же ответьте на мой вопрос.
— Мне нечего вам ответить, мой король, — развел Тирион беспомощно руками.
— Что она сделает, Тирион?! — голос Брана прозвучал настойчиво и требовательно.
Тирион вздохнул, смиряясь с необходимостью отвечать на вопрос:.
— Тут я согласен с сиром Давосом. Выберет ночь потемнее и просто сожжет корабли, конечно это исходя из прежних моих о ней…
— Верно! — прервал его Бран. — Именно так она и поступит!
Тирион посмотрел на него широко раскрытыми глазами, в которых плескался чистый, неразбавленный ужас.
— Нет никакого преимущества… — наконец осенило десницу понимание. — Вы хотите сказать, ваша милость, что нам нужен именно такой вариант развития событий?
— Да, — просто подтвердил Бран жуткую догадку своего десницы.
— Но… но… но зачем, — едва слышно проговорил Тирион, — ведь мы просто лишимся флота, который и так невелик, и все на том. Что мы выигрываем от этого?
— Как вы думаете, лорд Тирион, несколько десятков кораблей и некоторое количество жизней допустимая плата за окончательное избавление от Дейнерис и исходящей от нее угрозы? — почти пропел Бран вкрадчивым полушепотом.
— Более чем, — пролепетал Тирион едва слышно. — Вы хотите сказать, что во время атаки на наш флот есть шанс…?
— Да! — торжествующе выдохнул Бран.
Перед его внутренним взором пробежали сладкие образы, неясные, спутанные. Неудержимая ярость дракона. Свирепая радость его всадницы. Пылающие корабли. Ужас и боль, людей, попавших в огненную ловушку. Пламя и кровь. И среди ожившего кошмара — горячее сильное сердце, не знающее страха. Жест отчаянной надежды, там где больше не на что надеяться. Тонкий свист стрелы, улетающей в никуда и аметистовые глаза, широко распахнутые в изумлении, еще не до конца осознавшие случившееся. Отчаянная вера во что-то непостижимо далекое. Для этого есть какое-то слово, но слово это все время от Брана ускользало, оно ему и незнакомо было, он никогда его не слышал здесь. Чужое слово, нездешнее, иномирное даже… впрочем не так уж важно это слово, может его и не было вовсе. Главное, что вот это странно-сложное и одновременно простое сплетение действия, чувства и состояния было тем единственным, что действительно можно было противопоставить таким тварям как она.
— Ваша милость, а не выйдет ли у нас снова лишь отсрочки…? — осторожно поинтересовался Тирион.
— Нет, только не в этот раз, — отрицательно покачал Бран головой. — Так что молитесь, милорд, молитесь всем богам какие только есть! Молитесь, чтобы она ошиблась. Молитесь, чтобы нам повезло.

Король коротал вечер в одиночестве. Мысли его привычно уже вертелись вокруг Дейнерис. Она всегда была с ним, даже когда разум его занимали совсем другие вещи, она все равно маячила где-то на фоне, выглядывала из-за угла, отражалась в гладких поверхностях, пряталась в тенях. Источник его тревоги, бывший с ним неотлучно с момента ее возвращения. Она ворвалась в мир сгустком бешеной силы, разбудила все спящее, растормошила все сущее, незримые потоки, впавшие в глубокий стазис, немедленно пришли в движение, живо и ярко отзываясь на ее тихий мелодичный зов. Равновесие было нарушено. Мир, который он начинал только выстраивать — рассыпался, порядок, что он мнил прочным и нерушимым, на поверку оказался не прочнее тонкого хрусталя. Потоки хаоса, что исходили от нее неумолимо достигали все новых и новых точек в пространстве, подчиняли себе, опутывали, захватывали, преображали и не встречали никакого сопротивления. Мир, словно преданный пес, спешил прижаться к ее ногам. Мир пребывал в движении и волнении, мир искрил и потрескивал под ее прикосновениями и спешил принять изначальную свою форму.
Люди как и прежде были перед ним уязвимы, но на окружающий мир Бран более повлиять не мог. Он чувствовал себя отвергнутым и разбитым на части, в нем никак не доставало сил, чтобы собраться заново. А еще было все время что-то лишнее при попытке собраться и лишнему этому никак не получалось отыскать положенного места. Как часы, подумал Бран и горько рассмеялся. Часы эти, украшенные позолоченными форелями, и сейчас стояли где-то на каминной полке в одной из комнат Винтерфелла и вполне исправно тикали, отмеряя бег времени. Они с Арьей тогда расшалились и сами не поняли как часы оказались на полу, стояли и смотрели испуганно на россыпь деталей механизма. Конечно же их попытки все собрать успехом не увенчались, но они не сдавались, уж очень не хотелось идти каяться перед матушкой, тем более, что часы эти леди Кейтилин любила, они напоминали о доме ее отца, откуда были привезены много лет назад. Их тогда спас мейстер Лювин, он забрал разбитые часы и обещал починить, при условии, что Арья и Бран сами все расскажут матери. Они конечно же рассказали, отчаянно краснея, а их леди-мать смеялась. Часы Лювин и правда починил, да так, что и следа не осталось и они снова отбивали жизнерадостный непрерывный свой ритм. Вот бы ему, Брану, сейчас такого умельца как Лювин, чтобы взял и собрал его, нашел место для каждого кусочка измученной души, сшил бы аккуратно, отполировал места швов… какой же простой и понятной была раньше жизнь! Какой счастливой.
Бран скосил глаза чуть вбок, туда где в углу сгущался мрак. Цок-цок. Тонкие острые коготки клацают тихонько и вкрадчиво по гладкому камню. Из-за угла осторожно выглядывают, мерцают болотной зеленью глаз, примериваются, выбирая момент. Скользкое что-то и грациозно-гибкое бесшумно извивается, прячется в движении теней, аккуратно пробует раздвоенным языком воздух — будет ли нынче добыча? В воздухе висит плотный туман вязкого отчаяния — хорошая добыча, вкусная. Язычок втягивается и скользкие извивы прячутся в тень, замирают в ожидании. Золото глаз вспыхивает за спиной, Брану нет нужды оборачиваться, чтобы увидеть их. Да и не хочет он видеть как они хлопают длиннющими ресницами и выжидающе смотрят. Скоро должно начаться. Новая пытка. Его протащат через очередные круги боли и страха, выкачают все, что только можно, а эти, что тут уже расселись вокруг, подберут излишки, слижут остатки. Он не хочет!
— Прочь! — страшно и гулко взвыл Бран. — Не сегодня! Нет!
Все равно подбирались, пропихивали уже ненавязчиво и даже как-то ласково ему в сознание очередную мучительную реальность.
Он знал чем можно прервать надвигающийся кошмар, чем точно получится разогнать всех тварей, алчущих его помучить. Это требовало сил, это нельзя было делать часто, лишь как сейчас — когда совсем невмоготу.
— Убери свои убогие сказки о несбыточном, — прошелестел он голосом, преисполненным ласковой язвительности. — Сюда вот лучше взгляни! Почему ты мне вот этого никогда не показываешь? Почему отрицаешь эту вероятность? Чем она тебе так неугодна, что ты о ней все время забываешь? Только вот знаешь от твоей забывчивости она ведь не утратила своей правдивости.
Усилием воли Бран выбросил в немую и глухую пустоту ворох видений-картинок и сам прикрыл глаза, наслаждаясь. Видения были плохими, но отчего-то неизменно грели ему душу, убеждая лишний раз в правоте его решений и выборов.

Дракон, зеленый с бронзой, взмывает в закатное небо, унося своего всадника прочь от столицы. Где-то в глубине Красного замка раздается грохот разбившегося стекла, нежные изящные руки вцепляются в дверные косяки и с красивых губ, созданных для поцелуев и улыбок, срывается звериный рык, наполненный болью, обидой — и гневом, а в подкрадывающейся тьме отзывается таким же болезненно-гневным ревом черный дракон.
На другом конце королевства такие же нежные и красивые, словно кукольные, руки вцепляются в рыжие кудри, в васильковых глазах дрожат слезы, а пухлые карамельные губы, бледнеют и шепчут отчаянно:
— Что же теперь будет? С королевством? Со всеми нами? А с вами?
— Война, — получает она короткий и жесткий ответ и темные глаза смотрят решительно и сурово. — И нет больше никаких нас… да и не было наверное.
Крупные снежные хлопья кружатся в воздухе, укутывая белым пушистым саваном Остров Ликов, юноша под огромным чардревом поднимает лицо навстречу падающему снегу, распахнув большие карие глаза, вдыхает глубоко, словно на что-то страшное, но необходимое и давно откладываемое и отодвигаемое, решается… с кресла сползает бесшумно на заснеженный ковер из алых листьев худое и вмиг похолодевшее тело, лежит недвижимо несколько мгновений и тихо истаивает, оставляя лишь темно-синее одеяние да чуть примятый снег.
Черно-красный дракон взрезает небеса мощными крыльями, оглушая ревом и полыхая золотом глаз. Ветер треплет разноцветные знамена — здесь собрались не все, но очень многие. Все бросили и пришли на зов, сделав окончательный выбор и тем самым завершив наконец бесконечный процесс расстановки сил в грядущих событиях.
Двое склонились над столом, переставляют резные фигурки, тихо перешептываются, скользят руками по карте. Одинаково светлые волосы и одинаково черные легкие доспехи. Угольно-черная прядь в шелковистом серебре его волос. Ее волосы заплетены в многочисленные косы, а хитросплетения плотных кожаных чешуек доспеха подчеркивают заметно округлившийся животик.
— Мы выиграем эту войну, нам есть ради чего, — произносят они почти одновременно и в опасно сощуренных фиолетовых глазах разного оттенка раскачивается янтарное пламя.
Он осторожно убирает от ее лица прядь волос, кончики пальцев мягко оглаживают высокие скулы, губы соприкасаются в нежном и долгом поцелуе. Между ее ключицами сверкает большой черный бриллиант, ограненный в виде звезды, а на его руке кольцо — валирийская сталь и рубины, строгие формы, повторяющие одну, давно утраченную, корону…

Бран открыл глаза — его окружали пустота и тишина. Он смог! Он разогнал по углам тени несбывшегося, не дал завлечь себя в паутину кошмаров. Он переводил дыхание, на лице его играла счастливая улыбка. Хотелось праздника, как и всегда в моменты редких побед над терзающими его демонами. Рука ухватилась за витой золотистый шнур и тишину прорезал требовательный перезвон колокольчика. Конечно никакого праздника он устраивать не собирался и когда на зов колокольчика появились слуги приказал отвезти себя на открытую галерею, что и было исполнено.
Галерею освещали многочисленные кованые фонари, в окошечки которых были вставлены желтые и зеленые стекла, раньше еще были красные, но их он приказал убрать — слишком тревожным и зловещим был их кровавый отсвет. Сейчас галерея была залита теплым золотистым и таинственным зеленоватым светом, ему нравилось.
Он отослал слуг и остался переживать свой маленький триумф один. Мысли пребывали в удивительном спокойствии, ничто не тревожило, не пугало — редкое и сладостное умиротворение охватило все его существо. Неприятные треск и шуршание выдернули его из блаженного транса. Мотылек влетел в один из фонарей, привлеченный светом и теперь бился в попытках спастись, не понимая, что уже по сути мертв. Глупое создание. Бран равнодушно отвернулся от агонии мотылька, перевел взгляд в другую сторону и тут его ухо уловило звук мягких шагов. Почти кошачьих. Среди теней ощущалось присутствие. Бран улыбнулся.
— Я знаю, что ты здесь, — прозвенел его голос, усиленный эхом. — Выходи!
Из тени за колонной выскользнула тонкая невысокая фигурка. Служанка. Совсем молоденькая и хорошенькая, что глаз не отвести. Стояла перед ним молча, глаза в пол опустила, а руки теребили край белого передника. Забавно. Бран усмехнулся и потребовал:
— Посмотри на меня.
Девушка робко подняла глаза и все так же не двигалась. Бран рассматривал ее внимательным прищуренным взглядом, чуть покусывая губу.
— Симпатичная, мне нравится, — произнес он наконец, — побеседуем?
Девушка испуганно взмахнула ресницами и чуть заметно кивнула.
— Хорошо, — довольно кивнул Бран, — у меня нам будет удобнее.
Снова молчание в ответ и робкое покорное согласие. Ну прелесть же, мысленно восхитился он, а вслух сказал насмешливо:
— И убери эту гадость со своего лица. Я не желаю разговаривать с какой-то неизвестной девкой, пусть даже и очень хорошенькой.
Пухлые губки исказила совершенно чужеродная для них усмешка. Тонкая рука взметнулась вверх, что-то там подцепила незримое, стягивая давно мертвую иллюзию и открывая живое и хорошо ему знакомое лицо.

Не, она просто выглядит и чувствует себя такой вечной девой, а по возрасту вполне канонична. Она отчасти как материнская фигура рядом с ним, такая своеобразная компенсация, Бран же остался без матери когда сильнее всего в ней нуждался, вот оно и выстрелило. Сам он скорее всего не понимает этого, подсознательное. Ну и плюс она в моем восприятии плотно связана с магией, какой-то дар есть у нее, потому и понимают они так друг друга, родственные души))

Это так, невинное романтичное из неслучившегося прошлого, где Брана никто из окна не выбрасывал, он вырос и стал рыцарем королевской гвардии. Вот на каком-то пиру с королевой танцевал)) Джон в той реальности с Темной Сестрой вон ходит и король)) Такая хорошая добрая реальность, которой не случилось))

Это одна из самых важных загадок, будет разгадана ближе к концу))
Спасибо, что читаете))